Писатель Сергей Солоух — о книгах, которые он читает по кругу
Писатель, автор романа «Шизгара» и «Игра в ящик» Сергей Солоух о целебных книгах и о том, как нашел свою будущую жену в романах Хэмингуэя.
Карусель чтения
Я много езжу, и в дороге часто слушаю аудиокниги. Гоголя всего подряд — от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до «Мертвых душ». Только «Тараса Бульбу» пропускаю — вещица глуповатая, хотя начало просто замечательное. А еще регулярно переслушиваю «Жизнь Арсеньева» Бунина и его же «Темные аллеи». Ну, и Гайто Газданова — его, как и Гоголя, слушаю по кругу, все три романа, которые у меня имеются из начитанного: «Вечер у Клэр», «Ночные дороги» и «Возвращение Александра Вольфа». И никогда не перестаю изумляться композиционной организации последней вещи, состоящей из двух сюжетных бесконечностей, как лента Мебиуса переходящих одна в другую. Что-то вроде моего собственного кольца чтения, с его перемежающейся реальность и выдумкой.
Книги как невидимый дозор
Читаю я ровно так же, как и слушаю: одно и то же. Уже лет двадцать, один за другим, романы Ивлина Во — от Decline and fall (в России вышла под названием «Упадок и разрушение». — Esquire) к Sword of Honour («Меч почета») и обратно. А еще книги Луи-Фердинанда Селина — от Voyage au bout de la nuit («Путешествие на край ночи») к Rigodon ("Ригодон") и обратно. А вообще, у Селина есть вещица, которую я проходил раза четыре, — это D'un château l'autre («Из замка в замок"), тоже нечто несравненное в композиционном плане. Фундучок такой – бесконечное отчаяние в твердой скорлупке непреодолимой, буквально насильственной, и потому всепобеждающей воли к жизни. Больше я читал и перечитывал только Ильфа и Петрова, весь это рыжий советский пятитомник. Том за томом. Такая неумолчная перекличка невидимых дозоров. Первый, второй, третий, четвертый, пятый. И снова. Первый, второй, третий...В ночи особенно успокаивает. В путешествии на ее край. Но тут, с Ильфом и Петровым, еще и что-то глубоко личное. Недавно сын писателя Бориса Ласкина опубликовал в фейсбуке (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) запись из дневника отца о разговоре Даниила Гранина с Александром Фадеевым. Они выясняли, кто же останется в веках.
— Только Ильф и Петров, — хмуро заявил Фадеев.
Я думаю, чутье его не обмануло.
Про шелест слов
У меня бессонница уже который год, а говорят, есть славный способ с ней бороться. Обзавестись мягкими наушничками, включить негромко плеер и засыпать под шелест слов из старых и давно забытых детских книг, как под дождичек на темной даче. Я пока не пробовал, но обдумываю такой вариант. Во всяком случае, если что-то и сработает, то, мне кажется, Стивенсон. Вот за Жюля Верна, который в моем детстве частенько выхватывал меня у Стивенсона, я почему-то ныне не уверен. Хотя шанс дал бы, может быть, «Таинственному острову». Попробовал бы: баюкает или не очень?
«Люблю, люблю и снова только это «люблю»
Я думаю, что не сошелся бы ни с кем из тех, чья проза мне дорога. Ни с Ярославом Гашеком (забыл упомянуть его в неизменной карусели моего чтения), ни с Во, ни с Гоголем, ни с Бунином. А вот с Ильей Арнольдовичем Ильфом — может быть. Я помню это до мурашек, то замиранья в горле знакомое чувство потери слов и мыслей, потери самого себя, которое ведомо лишь бесконечно замкнутому, скрытному и нежному человеку, чувство, которое сквозит в каждой строчке писем Ильфа к невесте, будущей жене. «Люблю, люблю» и снова только это «люблю»… И больше ничего. Сомненья, страх и счастье. Всю жизнь.