«Подтверждений мрачным прогнозам не видно»
Еще совсем недавно, когда эпидемия коронавируса расползалась по странам и континентам, предсказания тотального обвала экономик и апокалиптичные ожидания «сверхбезработицы» печальную картину текущих событий превращали в трагичную. Что происходит на рынке труда на самом деле? Грозит ли нам всеобщая незанятость?
На вопросы «Огонька отвечает главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, замдиректора Центра трудовых исследований ВШЭ, член-корреспондент РАН, доктор экономических наук Ростислав Капелюшников.
— Ростислав Исаакович, говорят о том, что нынешний кризис дал небывалый взрыв безработицы. Так ли это?
— В разных странах по-разному, и многое здесь зависит от того, какую форму поддержки выбрали власти той или иной страны по отношению к работникам, чьи услуги в условиях кризиса оказались невостребованными. Существуют два основных канала такой поддержки: первый — через систему страхования по безработице, когда тем, кто лишился работы, платят пособия; второй — через предприятия, когда государство частично или полностью компенсирует им затраты по оплате работников, ставших временно ненужными. В нынешний кризис везде были задействованы оба механизма, но в очень разных пропорциях. Так, США и Канада предпочли первый путь, так что безработица в них резко подскочила, скажем, в США более чем на 10 процентных пунктов. А вот страны Евросоюза решили пойти по второму пути, так что прирост безработицы в них был минимальным — едва заметные 0,2 процентного пункта. Говоря иначе, занятость в них осталась практически на прежнем, докризисном, уровне.
Что касается России, то, когда в ней начинались экономические неприятности, государство традиционно делало ставку на второй механизм — через субсидирование неполной занятости непосредственно на предприятиях. Не стал исключением и нынешний кризис. При этом пособия по безработице оставались крайне низкими и доступ к ним всячески ограничивался. Это одна из важнейших причин, почему даже при сильнейших спадах производства занятость в российских условиях снижалась незначительно, а безработица если и росла, то очень умеренно. Вместо этого работники, во-первых, начинали трудиться меньше положенного (за счет переводов их на неполное время или отправки их в вынужденные отпуска), а во-вторых, получать гораздо более низкую заработную плату. Такое удешевление рабочей силы позволяло предприятиям выживать в кризис, избегая массовых увольнений. В этом специфика механизма адаптации российского рынка труда к негативным шокам. Так было и в 1990-е годы, и в 2008–2009 годы, и так в значительной мере происходит сейчас.
— Выходит, повсеместные разговоры про ужасающий рост безработицы, по-вашему, фейк?
— Смотря о каком показателе безработицы мы говорим. В российских условиях начало любого кризиса всегда сопровождали апокалиптические предсказания о том, что безработица вот-вот превзойдет все мыслимые пределы, а значит, вырастет и социальная напряженность. Под такой рефрен прошли все 1990-е годы, постоянно звучал он и в кризис 2008–2009 годов. Но всякий раз такого рода предсказания с треском проваливались: никакой катастрофы в сфере занятости не наступало. Сейчас события развиваются по привычному сценарию, и многие обещают гигантскую безработицу в 10, а то и в 20 миллионов человек. Но если обратиться к официальным данным, то никаких подтверждений этим мрачным прогнозам не видно: занятость за месяцы кризиса упала примерно на 2 процента, а безработица выросла на 1,5 процентного пункта (с 4,7 до 6,2) — и это при провале ВВП примерно на 10 процентов.
— А можно ли верить этим официальным оценкам?
— Естественно, что те, кто пугает грядущей катастрофой на рынке труда, официальной статистике не доверяют, и для этого, надо признать, у них есть известные основания. Измерения безработицы производятся Росстатом общепринятым в международной статистике методом — на основе специальных обследований рабочей силы. Но в последние месяцы из-за ограничительных мер, введенных на фоне пандемии, сбор информации путем личных интервью стал невозможен, и Росстат перешел на телефонные опросы. Так что нельзя полностью исключать какие-то погрешности в публикуемых данных об общей безработице, которую нередко называют также «МОТовской» (этот показатель рассчитывается по методологии Международной организации труда.— «О»). Весь вопрос в том, насколько большими они могут быть.
— Значит, вы убеждены, что резкого роста безработицы нет?
— Если говорить об альтернативном показателе — регистрируемой безработицы, то, конечно, есть: в нынешний кризис она увеличилась почти в 4 раза — с 1 до 3,7 процента. Такого раньше никогда не было. Но столь благоприятных условий для получения пособий раньше также не было! Кто такие зарегистрированные безработные? Это те, кто пришел на биржу труда и встал там на учет. А вот «общая безработица» определяется иначе: это те, у кого нет работы, но кто ее ищет и готов сразу к ней приступить. В России между показателями общей и регистрируемой безработицы всегда существовал разрыв, и немалый,— от 2 до 7 раз в пользу первого. Скажем, на старте нынешнего кризиса общая безработица превышала регистрируемую примерно в 5 раз. Это и служит отправным пунктом для катастрофических прогнозов и оценок: если допустить, что соотношение между альтернативными показателями безработицы осталось таким же, каким оно было до кризиса, то, значит, общая безработица должна была подскочить аж выше 15 процентов! На самом деле судить о динамике общей безработицы по динамике регистрируемой — абсурд. Дело не только в том, что разрыв между этими показателями всегда был огромным, но и в том, что он величина непостоянная.