О. Димитрий: «Есть русская пословица: “Я всех так люблю, что вилами в рай загоню”. Так нельзя…»
«Думаю, любые попытки построить безрелигиозное общество обречены. Даже эмпирически свидетельствуется, что, если у человека нет религиозных принципов, его нравственная жизнь начинает деградировать, пусть не сразу». Как работает и думает создатель Поволжской академии образования и искусств протоиерей Димитрий (Лескин)
О чем актуальном можно поговорить со священником? За повод для разговора с тольяттинским батюшкой, протоиереем Димитрием (Лескиным) можно было бы выдать большой праздник: 12 февраля праздновали День трех святителей — Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, покровителей храма Поволжской академии образования и искусств (Поволжского православного института) имени святителя Алексия Московского. Но правда в том, что узнал я про этот праздник только по приезде в Тольятти. Весомым поводом для разговора могла бы стать и сама академия — это вуз, основанный отцом Димитрием, вместе с православной гимназией и несколькими храмами в городе, включая домовую церковь АвтоВАЗа. Тем более что уже в Тольятти выяснилось: гораздо важнее то, что отец Димитрий создал в городе уникальную систему непрерывного православного образования, куда кроме среднего (гимназия) и высшего (академия) входят, замыкая сплошную образовательную цепь, детский сад и средне-специальный колледж. Но в конечном счете самым важным поводом оказался разговор о том, как человек приходит к Богу и зачем вообще нужно православие нам всем, в наш высокотехнологичный век.
«Истина — не что, а Кто…»
— Отец Димитрий, скажите, хороший человек может быть атеистом?
Он наклоняется над столом, сцепляет руки в замок и выжидательно смотрит на меня.
Мы сидим в его кабинете в академии. Много солнца, резного дерева и старых книг, и каждые полчаса часто и мелодично бьют часы, напоминая о скоротечности времени.
— Мы можем допустить существование человека, хорошо образованного и воспитанного, который никогда не делает зла, делает добро, но при этом он глубоко атеистичен. Будет ли он считаться грешником? Ведь он нарушает первые две заповеди.
— История знает людей, которые были настроены атеистично, и в то же время их жизнь казалась морально безупречной. Они были бессребрениками, аскетами, беззаветно служили идее. Но мы не должны забывать о коллективной, родовой памяти, о бессознательном. Если такой праведный человек в своем личном выборе представляется атеистом, его система воспитания, его предки, окружение чаще всего были вполне религиозны. Помимо своей воли он остается носителем тех же принципов.
В той или иной форме мы все пережили это в советский период, хотя религия и тогда продолжала играть значительную роль. Валентин Распутин как-то сказал, что, если бы Великая Отечественная война случилась на двадцать-тридцать лет позже, победить нам было бы значительно тяжелее, потому что фашизм сокрушил тот русский солдат, который был воспитан еще во вполне традиционной, пронизанной христианскими токами среде, с понятиями жертвенности, солидарности, любви к ближнему. Хотя и в ущербном виде, некоторые библейские принципы были провозглашены и «Моральным кодексом строителя коммунизма». Вы упомянули о первых заповедях Декалога, где говорится о вере в Бога. В «Моральном кодексе» их, естественно, нет, и все остальное, правильное, превратилось в бутафорию…
Наше знакомство с отцом Димитрием произошло днем ранее, в православной гимназии. Если смотреть на план-карту города, ее здание напоминает два креста, сцепившихся перекладинами. Религиозного контекста в этом нет — это типовое здание советской планировки. В таких же в Тольятти до сих пор находятся детские сады, школы и даже православный колледж из той же системы непрерывного образования отца Димитрия. Гимназию от них отличает только встроенная в здание церковь. В старом здании расположились детский сад и школа — всего одновременно обучаются порядка шестисот человек.
Внутри тихо и уютно. Нет привычного для школ галдежа на переменах, дети спокойные, улыбчивые и какие-то внутренне несуетные. На стенах перед кабинетом основателя гимназии — фотографии со значимыми событиями: визит патриарха, визит президента… Приближение отца Димитрия похоже на морской прибой: издалека слышится нестройный хор детских голосов, требующих благословения и невпопад задающих кучу вопросов, хор приближается, разбивается о дверь, и в ней появляется отец Димитрий — живой, сухощавый, с неизменной благожелательной улыбкой.
Дмитрий Лескин родился в интеллигентной семье врачей, занимавших важное место в тольяттинском обществе: отец, Антон Степанович, основатель хирургической школы Тольятти; мама, Галина Павловна, стояла у истоков гастроэнтерологической службы. Детство прошло среди живых концертов классической музыки и чтения. Антон Степанович настаивал на глубоком изучении литературы и говорил: «Если ты Пушкина читаешь, прочитай все десятитомное собрание, если Лермонтова — все четыре тома».
— Медицина считается довольно циничной профессией, а детство ваше проходило в безбожной советской реальности. Как вы в таких неблагоприятных условиях пришли к Богу?
— В 1990 году, в возрасте тринадцати лет, я принимал участие во Всероссийском литературном конкурсе, посвященном 175-летию восстания декабристов. Пять человек от Самарской, тогда Куйбышевской еще, области поехали в Иркутск, место ссылки многих декабристов. Я тогда познакомился с большим числом ребят со всей страны, у которых интересы были во многом схожими с моими, то есть они были увлечены историей, литературой, писали стихи. Я ехал в поезде с Сергеем, юношей-поэтом. Он и посоветовал мне прочитать Новый Завет. Дома была эта книга — маме кто-то из пациентов подарил. Но мне особо неинтересно было. То, что я слышал о Евангелии, в тот момент мне казалось достаточно далеким. Тогда я еще не понимал, что русская литература, да и вся культура без христианства — как замок без ключа, без него ты просто мало что поймешь.
И тут потрясение природой Сибири, Байкалом, Ангарой, общение с замечательными ребятами, рекомендация поэта Сергея привели к тому, что, вернувшись в таком воодушевлении, я открыл впервые Новый Завет. И это на меня произвело потрясающие впечатление. Нагорная проповедь, притчи, чудеса, пролог Евангелия от Иоанна и, главное, сам Христос… Произошли какие-то сильные внутренние изменения, можно сказать, совершилась встреча. Мне захотелось знать о христианстве больше, а главное — жить этим. Выпускные классы прошли под эгидой этого открытия.
Я начал читать творения святых отцов, которые тогда стали более или менее доступны. Помню, какой большой проблемой оказалось приобретение Библии. В результате мне привезли ее из какого-то протестантского книжного магазина Самары, напечатанную на папиросной бумаге. Жития святых выходили на очень дешевой газетной бумаге, в мягких обложках. Уже в десятом классе я стал готовиться к поступлению на философский факультет Московского университета, мне хотелось изучать в первую очередь русскую религиозную философию. Тогда впервые я познакомился с творчеством Бердяева, Булгакова, Флоренского, Розанова, Ильина.
И крестился я в сознательном возрасте, в четырнадцать лет, в Севастополе. Я был пионером, награжденным путевкой в «Артек», а чуть позже директор артековского лагеря «Лесной» пригласил меня поработать помощником вожатого. «Артек» — это целая система со своей программой подготовки кадров, вожатых и педагогов. Получилось так, что мы участвовали в одной из первых международных смен, посвященной теме милосердия. Однажды нас повезли на экскурсию в Севастополь, в том числе мы посетили мемориальное братское кладбище и Никольскую церковь, где первоначально были похоронены Корнилов, Нахимов, Тотлебен, другие герои Крымской войны. Это место меня тоже поразило, и в какой-то момент, когда отслужили молебен, священник задал вопрос: «Есть ли среди вас некрещеные? Хотите ли креститься прямо сейчас?» Представляете: стоит несколько сотен пионеров, и он это говорит! Несколько человек, включая меня, выразили желание. Мы боялись, что после этого у нас могут возникнуть проблемы, 1991 год на дворе. Но нас даже поздравили с принятием крещения по артековскому радио. Таковы были мои первые шаги на пути воцерковления.
— Вам не кажется, что это все-таки вопрос предназначения или предопределения?
— Знаете, слово «предопределение» имеет разные коннотации в различных религиозных и философских традициях. С точки зрения православного богословия нет предопределения как четкой заданности — так, например, исповедует кальвинизм. Но мы смело можем говорить о Промысле Божием, о том, что о каждом человеке у Бога есть своя задумка. И она уникальна, абсолютно неповторима. Каждый человек нужен, каждому человеку ткется определенная жизненная ниточка. Русская пословица замечает: «по имени и житие». Часто и сейчас говорю: самое большое счастье на Земле — это когда ты смог отозваться на Божий зов и пойти за Ним.
— Детское увлечение — это не всегда то, что становится делом всей жизни. Когда вы начали обучение, вы быстро пришли к пониманию правильности выбранного пути?
— Это правильный вопрос, потому что, действительно, одно дело испытать эмоциональный восторг, другое — начать интересоваться, читать книги, слушать какие-то лекции, посещать встречи, благо тогда это стало возможным. И третье — получать систематическое богословское образование и задуматься о пастырстве, священстве. На пятом курсе философского факультета МГУ я принял священный сан. Был рукоположен архиепископом (ныне митрополитом) Сергием и на какое-то время даже стал самым молодым священником Самарской епархии, в двадцать один год. Мы говорили сейчас о промысле. Приехав в Москву, я поступил на философский факультет, а через год начал получать богословское образование в Свято-Тихоновском богословском институте. У него не было тогда своих помещений, и занятия велись вечером в аудиториях МГУ. То есть мне даже уходить не надо было.
Бог действует через людей. Мне очень повезло: на жизненном пути мне встречались многие замечательные люди — профессора, священнослужители. Самое сильное впечатление на меня произвело знакомство с протоиереем Борисом Старком. Отучившись всего пару недель, я поехал к нему в Ярославль. Первая встреча с этим восьмидесятидвухлетним старцем стала ключевым духовным событием в моей жизни. Поразил его образ, поразило общение, его матушка — в девятнадцать лет они поженились и прожили душа в душу шестьдесят шесть лет. Именно отец Борис первым мне сказал, что видит во мне будущего священнослужителя, хотя не дожил года до этого момента. Но на брак нас с супругой Юлией благословил и венчал нас, и это было последнее таинство венчания, в котором он принимал участие. Нам было тоже по девятнадцать, и он сказал, что хотел бы, чтобы мы повторили судьбу его и матушки.
— Вы уверились в том, что идете правильным путем? Я понимаю, что это сложный вопрос, но мне хотелось бы это понять. Давало ли обучение ответ на ваши вопросы, почему мир устроен так, а не иначе, как правильно, а как неправильно, и что такое добро и что такое зло?
— Конечно да. Вопросов всегда было много, и очень хотелось выстроить картину мира, созвучную твоему внутреннему запросу. Хотелось докопаться до истины. Я очень быстро понял, что истина — это не что, а Кто. Истина не набор каких-то аксиом, принципов и постулатов, может быть правильных, но в своей прекрасной недоступности способных оказаться совершенно бездейственными. В Евангелии Пилат задает вопрос Христу: «Что есть истина?» А Истина стоит перед ним, это Личность, это Бог, ставший человеком.
«Храмы не в бревнах, а в ребрах»
К моменту возвращения отца Димитрия в Тольятти ситуация с храмами была невеселая: в 700-тысячном городе их практически не было. Дело даже не в «богоборчестве» советского периода, для этого были исторические предпосылки. Основателем города считается Василий Никитич Татищев, «птенец гнезда Петрова». При императрице Анне Иоанновне, будучи оренбургским генерал-губернатором, он основал крепость для крещеных и желающих перейти к оседлости калмыков. Он предложил назвать ее Епифания, по-гречески — «просвещение». Но императрица выбрала название Ставрополь, Город Святого Креста.
Второе рождение города произошло уже в советские годы, когда здесь была построена Волжская ГЭС. Старый город оказался на дне рукотворного моря. Сохранилось только пять процентов зданий, несколько сотен домов перенесли, а вместо старой величественной церкви разрешили поставить избу, молитвенный дом. А третье рождение — это АвтоВАЗ, конец 1960-х, когда объявили всесоюзную стройку и город из нескольких десятков тысяч человек разросся до 700 тысяч. И один молитвенный дом. Он со временем разросся, его разрешили обложить кирпичом, поставить купол и колокольню. Но на этом присутствие православия в огромном городе заканчивалось. Когда рухнул Советский Союз, сюда устремились сектанты всех мастей, всевозможные нетрадиционные религиозные движения, представители других христианских конфессий. Религиозный запрос у людей был огромен.
— Вы построили в городе несколько храмов. А как это начиналось?
— Первый храм, настоятелем которого я стал, — домовая церковь АвтоВАЗа, в честь архангела Михаила. Она находится прямо на территории завода. В 1997 году благая мысль пришла в голову главного дизайнера АвтоВАЗа, который помогал нам потом строить гимназию, Марку Васильевичу Демидовцеву. Был построен небольшой храм, а служить особенно некому. В огромном городе всего десять священников. Наша гимназия тогда делала первые шаги, а своего храма не было. Так по благословению митрополита Сергия я стал настоятелем заводской церкви. С той поры АвтоВАЗ является главным попечителем нашей гимназии и всей системы непрерывного образования.