Гоша Куценко. Драма — моя территория
Бесит то, что вечно берут не тот дубль, который ты сам хочешь, а тот, где ты неловкий и некрасивый. С возрастом, конечно, уже нравится все из того, что давно снято. Смотрю, к примеру, "Антикиллера" — ой, какой я хорошенький!
Гоша, давайте начнем с актерского счастья? Вы явно знаете рецепт. За тридцать лет в профессии прошли путь от эпизода в «Мумии из чемодана» до главных ролей в серьезных проектах.
— В «Мумии...» мы засветились со Славой Разбегаевым, когда были студентами Школы-студии МХАТ. «Подснялись» в первом кооперативном кино... И затащили туда кучу друзей-актеров. Примечательно, что когда мы все приехали в Анапу в экспедицию, режиссер запил и растворился. Нам пришлось снимать самостоятельно с легендарным оператором Александром Мачильским. Но я недалеко ушел за эти тридцать лет. «Мумия из чемодана» о том, как ожил труп в морге, где мы, студенты мединститута, подрабатываем. А в картине «1703», выхода которой с нетерпением жду в феврале на Premier, — те же исчезающие трупы. Мы раскапываем могилы и умудряемся делать это весело и очень красиво. Нуар, сюр с черным жестким юмором, отсыл к «Мама, не горюй». Красивый текст, интересные персонажи. Мой полицейский при расследовании дела столкнулся с... Ах! Сюжетная тайна. Запомните название «1703» — дата основания Петербурга. В какой-то степени этот фильм о метафорическом столкновении двух столиц. Моему питерскому герою достается напарник из Москвы, и нам приходится притираться...
— Кстати, о Москве. Вам самому пришлось к ней притираться?
— Конечно. Наша семья переехала в столицу, когда я уже отслужил в армии. После долгого эмоционального голода Москва буквально поразила — красотой, размахом, лицами. Зрелое детство я провел во Львове — городе маленьких улиц, по-западному красивом. Архитектурой он Польша и Австрия, а тут Москва с проспектами. Тогда, тридцать с лишним лет назад, она еще не была такой осовремененной, как сейчас, но все равно невероятно впечатляла. Между прочим, когда я впервые оказался на Красной площади, рядом, на Москворецкий мост, сел самолет Руста. Помните эту историю с немецким парнем? У самолета еще работали двигатели. Я понял: Москва — мощное место! Непредсказуемое...
У меня был крутой папа, он работал замминистра радиопромышленности СССР. Когда семья перебиралась в Москву, ему давали квартиру на Тверской, в которой когда-то жил сам Немирович-Данченко. Я тогда, честно говоря, и не знал, кто это. Отец отказался, выбрал Черемушки, потому что рядом был МИРЭА, куда я и поступил. О театральном речь еще не шла. Но когда спустя год я стал студентом Школы-студии МХАТ и каждое утро ездил на метро на занятия, то вспоминал папин неосмотрительный выбор. Это был знак судьбы. Зато появилось время лечить свою букву «Р», читал, дышал... Москвой подземной...
— Вас приняли с испытательным сроком, дав короткое время на то, чтобы исправить раскатистое «Р». Обычно тот, кто картавит, не идет в артисты. Настолько были уверены в своем таланте?
— Я сошел с ума! Другого объяснения нет. Меня свели с ума и Москва, и любовь. Влюбился в актрису Театра Вахтангова Елену и увидел, как весело и интересно живут актеры. Посмотрел спектакль «Три возраста Казановы», влюбился в стихи Цветаевой «Когда-нибудь, в старинных мемуарах, / Какая-нибудь женщина — как я...», в сам театр, во все это великолепие. После спектакля отправился к служебному входу знакомиться... В это время появился Василий Лановой, я подошел к нему, потрогал — небожитель! Мне же в то время была уготована судьба, связанная с компьютерами, программным обеспечением. Все это совершенно не вдохновляло, казалось пресным, скучным. Рядом находились парни, которые кайфовали от описания компьютерных программ, и я уводил с занятий их девушек. Читал им стихи и приглашал гулять по ночной Москве. Тогда я был романтиком...
Однажды, осознав это, записался в театральную студию «Мы». Наверное, это был первый мой эмоциональный творческий поступок. Хотя... Если бы не поступил на актерский с первого раза, не стал бы биться. И не знаю, как сложилась бы судьба. Родители возражали, они были далеки от «светского общества» и боялись отпускать меня в этот непонятный для них мир. Отец даже звонил друзьям из ЦК КПСС, чтобы по своим связям те дали сигнал срубить меня на прослушиваниях.
Знаете, самые ценные для меня фотографии, где мама и папа, уже тяжело болеющие, сидят в зале на премьере «Любовь-Морковь 3» счастливые. Улыбаются. Я и сам счастлив, что успел хоть как-то реализоваться при их жизни. К сожалению, многие роли появились уже после их ухода.
Последними словами мамы были: «Когда ты уже повзрослеешь?..»
Я ничего не ответил, понимая, что это произойдет совсем скоро. Так и случилось. С их уходом, одного за другим. Отец тоже был болен, буквально разваливался, но держался из-за мамы.
Я снял фильм «Врач» и посвятил его памяти мамы и нейрохирургам, которые ее спасали. Может, картина не ярко скандальная, но в ней вся моя спасительная боль. К слову, те доктора — теперь мои ближайшие друзья.
— Скоро стукнет двадцать лет «Антикиллеру» — фильму, который сыграл в вашей творческой судьбе важную роль. Как вы сами изменились за это время?
— Тогда я был молод, полон сил, ощущал себя боевой единицей кинематографа в его передовых лентах. Я — зажигался. Кино так и живет — постоянно появляются свежие, юные лица. Они нужны, их ждут.
В начале нулевых говорили: везде Куценко! А потом, по законам киноприроды, моя планета начала остывать. Прошло двадцать лет, и вот новый виток... И я снова в телескопах зрительского внимания.
— Можно предугадать взрослому артисту этот самый новый виток? То ли случится, то ли нет...
— Не знаю. Наверное, невозможно. И нужно ли? Можно спугнуть удачу. Пусть уж лучше будет приятная неожиданность. Или — пенсия!
Когда я отдалялся от кино, спасением становился театр. Сцена — то место, с которого артист начинает и которое его всегда верно ждет. До самого конца. Идеальный вариант лично для меня.
— Вы до сих пор в труппе Театра Моссовета?
— Да, играю легендарный спектакль «Упражнения в прекрасном», по мотивам которого мы когда-то сняли кино.
Я стартовал на большой сцене благодаря «Независимому театральному проекту» и Эльшану Мамедову. Это было как раз двадцать лет назад. Мы жили тогда театром. Писали и ставили пьесы с Виктором Шамировым, Костей Юшкевичем, Ириной Апексимовой и Димой Марьяновым.
Спустя время я понял, что в кино давно обслуживаю когда-то созданные образы и возможностей для актерского маневра маловато. Хорошо, если образов несколько, но чаще — один. Такой конек, вокруг которого ты ходишь всю свою творческую жизнь. Твой Конек-горбунок может быть обаятельным, с широким диапазоном. Но все равно — один. Театр же — это прекрасное стадо коней, то есть ролей...
Ведь актерский кинорынок перенасыщен, а одного театра без кино мне было мало. И я занялся продюсированием. Это шикарный труд, хочу и дальше им заниматься. Лучший период жизни, когда сидишь в теплом помещении, в удобное время, со своими соавторами и друзьями, что-то придумываешь для нового проекта и никому ничего не должен. Можешь выпивать, жрать что угодно. Тебе не нужно держать диету, вставать в семь утра, учить кучу текста, переживать, волноваться. Класс!