Слепая правота
Ни в чем не сомневающиеся герои и что с ними не так
Правота превратилась в новую потребность, а человек, наделенный чувством собственной правоты,— в узнаваемый типаж современной жизни. Этот типаж, впрочем, не нов: искусство вообще и театр в частности за время своего существования создали целую галерею персонажей, главным (или важным) свойством которых является чувство правоты. Ольга Федянина выбрала самых ярких «правых» в истории мирового театра.
Чувству правоты противостоит не неправота, а сомнение. Но способность сомневаться — в том числе и в себе — свойство времен стабильности, своего рода роскошь сознания, чувствующего себя в сравнительной безопасности. Чем меньше определенности и надежности предлагает окружающая действительность, тем важнее обрести чувство собственной правоты — чувство, которое превращает мнение в суждение, а возможность высказываться в необходимость высказаться. Последнее особенно важно, поскольку правота демонстративна, для нее совсем не обязательны (а часто и вовсе не нужны) поступки, она выражает себя словами. Такую правоту можно использовать как инструмент, как измерительный прибор, как оружие защиты или нападения.
Театр исследовал феномен правоты и героя, наделенного чувством своей абсолютной правоты, со времен античности и продолжает исследовать по сей день. Хотя драматургически такой герой — большая проблема.
Вне зависимости от того, идет ли речь о трагедии или комедии, напряжение в них создается, в частности, за счет архаичного, но пока еще вечного разделения героев (и их поступков и мотивов) на положительных и отрицательных. Разумеется, театр уже давно научился справляться с задачей создания амбивалентности в этом вопросе, то есть как бы отменять границу между добром и злом. Но драматическое напряжение и в условиях амбивалентности возникает только там, где эта отмененная граница все же как-то фиксируется сознанием аудитории, то есть продолжает незримо пребывать.
Логично думать, что правому герою противостоит неправый. Но это не так. Правому герою в театре не противостоит никто. Автор выводит на сцену персонажа для того, чтобы показать, как и в чем он неправ,— ошибается, следовательно существует. Поэтому герой, несущий в себе сознание собственной правоты как главное свойство — и из этого свойства определяющий свое место в сюжете,— обнуляет драматическое напряжение вокруг себя, вводит действие в ступор.
Впрочем, несмотря ни на какой ступор, появление в истории того, кто прав, почти всегда имеет самые драматические и даже трагические последствия и для всех окружающих, и для самого героя.
правота мстителя
Гамлет
«Гамлет», Уильям Шекспир, 1601
Разумеется, Гамлет — главный сомневающийся герой мирового театра. Но его сомнения на самом деле не сомнения, а колебания человека, ищущего подходящий modus operandi. Сомнений в собственном праве на месть у него нет. Убийство Гамлета-ст. он ощущает как нечто, направленное против него лично. Вы мне убили отца. Его обида распространяется на всех, счет предъявляется всем — ну, может быть, кроме Горацио. Ступай в монастырь, обращенное к Офелии, на самом деле призвано оскорбить не ее, а мир, это он дурному миру бросает в лицо свои инвективы, а предлагаемый монастырь — возможность как-то из этого мира удалиться. Мощь обвинений, рассчитанная на весь мир, оказывается направлена на одну влюбленную девушку — стоит ли удивляться, что она самоудаляется гораздо более радикально?
Если Офелию правота Гамлета убивает легко и как бы ненамеренно, то к Гертруде со своей легендарной нотацией Вот два изображенья, вот и вот...— он обращается вполне целенаправленно. Гертруда — его конкретная цель, не случайно попавшаяся под руку (случайно в этой сцене попался Полоний). Гамлет буквально сводит Гертруду с ума упреками. Как вы могли! Этот вопль висит над пьесой с самого начала и здесь разряжается с ураганной силой: Я зеркало поставлю перед вами, где вы себя увидите насквозь! Я сердце разобью вам, если все ж оно из бьющегося матерьяла. Следующего за этим многословного фейерверка правоты не выдерживает даже сам убиенный, Призрак просит Гамлета обратить все же внимание на то, что Гертруда такого напора просто не выдержит.
В этой сцене театру приходится решать, безумен ли Гамлет, изображает ли безумие или сходит с ума вот здесь, на наших глазах (в любимовском «Гамлете» к концу сцены зритель видел совершенно обезумевшую Гертруду, которая куталась в свое платье, как в смирительную рубашку, и абсолютно разъяренного, но рационального Гамлета, в ярости которого был даже своего рода педантизм — вот в этом вы виноваты, и вот в этом, и еще вот в этом). Здесь нет никакого конфликта и никакой драмы: он просто вываливает на нее гору своих страшных упреков, абсолютность своей правоты, под которыми Гертруда должна погибнуть. А вслед за нею и все остальные. Правота Гамлета — это обида, смертельная для всех, включая самого героя.
правота святого
Фернандо
«Стойкий принц», Педро Кальдерон, 1636
Содержание кальдероновской пьесы известно далеко не так хорошо, как содержание «Гамлета», поэтому напомним вкратце, что речь идет о португальском принце Фернандо, который волею судьбы попадает в плен к воинственным маврам — и король мавров на протяжении всей пьесы пытается обменять высокопоставленного пленника на португальский город Сеуту. Безуспешно. Несмотря на то, что абсолютно все задействованные в этой истории стороны на такой обмен согласны. Не согласен только сам Фернандо, потому что для него невообразимо, чтобы государь христианский маврам сдал без боя город.
То есть, если бы мавры взяли Сеуту с боем — и с жертвами с обеих сторон,— тут ничего не поделаешь. Но ради собственной жизни принц на такой обмен не готов — и демонстрация этого стоицизма, вынесенного в название, в принципе, и есть вся его роль в пьесе. Это стоицизм, основанный на сознании правоты и превосходства просвещенного христианина над неверными.
В разворачивающемся вокруг Сеуты сюжете Фернандо принимает участие лишь как повторяющаяся формула отказа. Отказа, превратившегося в мистический экстаз — демонстрацию готовности умереть за веру, в истинности которой у окружающих не должно быть сомнений, хоть они и неверные мавры.