Богиня победы
Дива лопатки ягненка с шафраном Ника Белоцерковская впервые рассказывает о том, какой путь прошла до пирогов с капустой, знакомств по интернету и безоблачной жизни после развода с #богатымборисом.
«Как любая дворняга, я всегда мечтала залезть на хозяйскую кровать. Прорваться в барские покои». Витальность и чувство юмора Ники Белоцерковской не задушишь, не убьешь никаким зумом. Это интервью должно было состояться в замке Истнор в ста двадцати милях от Лондона, среди портретов кисти больших мастеров, коллекции оружия и прочих предметов барского быта. В порыве докарантинного оптимизма Ника с коллегой, поваром-ресторатором Алексеем Зиминым, арендовали викторианский памятник архитектуры сразу на три недели — чтобы кормить курсисток кулинарной школы баснями и сочным «Веллингтоном» (пятнадцать тысяч долларов за неделю, sold out за три дня). В результате наш лондонский фотограф успел пробраться в Истнор потайными тропами, а я никуда не полетела и теперь, спустя несколько недель, пью с Никой кофе по зуму.
«Ну ты пропустила абсолютный «Декамерон», — говорит Белоцерковская. — Мы смеялись с Лешей, что это надо было так постараться подобрать декорации для входа в новый… (так сказать. — Прим. «Татлера») мир. В первую неделю был биток, четырнадцать человек. Песни, пляски, непрерывный хохот. Каждую секунду что-то искрилось. В следующую — из четырнадцати смогли прилететь десять, и пятерым через два дня пришлось улететь. И все ходили как рыбы в аквариуме. А в третью неделю в огромном замке жили я, Алексей и мой сын Иван. Я обосновалась в спальне королевы Марии, которая гостила в замке в 1937‑м, переживая депрессию, оттого что ее сын Эдуард VIII отрекся от престола ради американской разведенки. Иван выбрал себе огромную библиотеку — метров, наверное, четыреста — и делал там уроки».
Вынужденная изоляция в заранее проплаченных интерьерах дала толчок совместому творчеству. Нике с Зиминым так понравилось вместе жарить говядину, что из Англии они (через закрытые границы, «практически как партизаны в лосиных копытах») перебрались в дом Белоцерковской на Кап-д’Ай и забаррикадировались там с целью приготовить кулинарную книгу. За месяц было изобретено, протестировано и сфотографировано пятьдесят блюд. Благо перебоя с продуктами на Лазурном Берегу не случилось. Ну разве что бессменный Никин управляющий Людовик, наполовину француз, наполовину итальянец, ворчал, что единственно годную спаржу (разумеется, прованскую) можно купить только в одном месте, а туда не попасть. И это, конечно, возмутительное ограничение свобод.
Однажды Рената Литвинова сказала Белоцерковской, мультипликатору по образованию, что она обязательно должна снять кино. Спрашиваю, каким был бы ее полный метр на тему карантина. Ника на секунду задумывается. «Пару лет назад я сидела на ступеньках собора в Сиене. Там совершенно фантастический Дуомо. Сидела и читала историю Сиены. XIV век, абсолютный расцвет города, торговля. Флоренция — главный конкурент. Они уже начинают воевать высотой соборов, убранством площадей, богатством пиров. И вдруг приходит чума. И за год выкашивает девяносто процентов людей. И этот огромный, лопающийся от роскоши город стоит абсолютно пустой. И я почему-то подумала: «Вот если бы я была чумой…» А напротив кафе такое очень милое. То есть из десяти людей за столиками мне надо выбрать девять, которых я заберу с собой. Я просидела два с половиной часа, и это был очень странный опыт. Так что, наверное, мой фильм был бы от лица коронавируса. Потому что взгляд на происходящее с той стороны тоже очень специальный».
Зачем же, по ее мнению, нам послан коронавирус? Не просто же так? Белоцерковская смеется: «Я думаю, это как в больницах — проветривание от микробов. Всех выгоняют и распахивают окна. Не надо было человечеству, знаешь ли, слишком много на себя брать. Мы всего лишь микробы на этой планете».
В английском языке есть такое выражение: tone-deaf. Это означает быть глухим к происходящему, вещать без поправки на реальность и чувства других людей. Белоцерковская никогда не извинялась за Кап-д’Ай, за бушующее под ногами море, за подсолнухи на фоне неотфильтрованного синего неба. За то, что хорошо вышла замуж и хорошо развелась («это гораздо более важно»). Вот и сейчас цветы в ее инстаграме (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) по-прежнему отчаянно прекрасны, на дне «ее» моря теперь виден каждый камешек (перестали шастать прогулочные яхты). Но по всему чувствуется, что она не tone-deaf, умеет слышать, сопереживать или, по крайней мере, вовремя смолчать, что тоже искусство. Даже рецепты ее стали более доступными: пирог с капустой, цыпленок с картофелем. Моя дочь с одноклассниками вместо математики по зуму однажды пошли к Белонике в прямой эфир готовить лимонник — и не было в нем ни одного ингредиента «не из нашего холодильника». «Знаешь, я вначале боялась, что это будет нарочитая с моей стороны спекуляция, — говорит Ника. — А потом поняла, что это ни фига не спекуляция. Потому что, ну слушай, любой человек, у которого есть серьезная аудитория сейчас, он в принципе несет ответственность. Это не история о «пришли лихие времена», а просто об элементарной человечности. Об эмпатии, знаешь, о такой большой эмпатии. Зачем раздражать тех, кому действительно плохо? Я читаю комментарии, я прекрасно понимаю, что у девчонок улыбки сквозь слезы. Все в состоянии чудовищного страха. Надо его как-то гасить. Пандемия — она же не только физическая, она в первую очередь психологическая. И моя задача, как человека здорового, который может в этом смысле быть неким волонтером, — нести радость, быть полезным. То, что я делаю, — это никакое не миссионерство. Но мне нравится отвлекать людей».