Андрей Коняев: «Наука теряет монополию на описание мира»
Роль науки в истории человечества менялась не раз и еще будет меняться. О том, чем физика отличается от стиховедения, почему науку сравнивают с гаданием на картах таро и что общество будет считать научным знанием через десятилетия, рассуждает ученый и журналист Андрей Коняев
Пара слов для начала
Осенью 1993 года я учился в 3 «В» классе средней общеобразовательной школы №18 города Тамбова. Среди навыков, которые, по мнению школы, нам точно были нужны, на тот момент было умение складывать, умножать и даже делить в столбик. Эти знания казались совершенно необходимыми, а тех, кто сомневался, учителя математики припечатывали вопросом «Ты что, всегда будешь с собой калькулятор носить?».
Учителя не знали, что всего 30 лет спустя ответом на их, казалось бы, риторический вопрос будет: «Да, конечно. И телевизор, и телефон, и магнитофон. И все будет помещаться в кармане. И, кстати, никаких кнопок там не будет».
Смысл этой истории достаточно прозрачен: угадать конкретно, что будет через 30 лет, практически невозможно. Это если говорить о деталях. Однако обозначить тренды, которые приведут к радикальным изменениям через 30 лет, можно. В этом случае это развитие полупроводниковой электроники и коммерциализация литий-ионных батарей, которая началась примерно в то же время.
Именно поэтому мы сконцентрируемся на трендах, которые видны сейчас и которые определят будущее через 30 лет. Угадывать и фантазировать детально, во что конкретно эти тренды выльются, я не буду даже пытаться.
Кроме того, наука — это огромное понятие, включающее в себя и стиховедение, и археологию, и квантовую механику. Так как я, среди прочего, практикующий математик — то есть занимаюсь этой наукой как ученый, то речь пойдет о естественно-научных дисциплинах. Это на случай, если у читателя возникнет непреодолимое желание написать, что автор — дурак и ничего не понимает в гуманитарных науках. Понятное дело, читателя это не остановит, но моя совесть хотя бы будет чиста.
И, наконец, речь пойдет исключительно про западную науку, и в целом изложение будет европоцентричным. На Востоке отношения науки, религии и государства были и остаются совсем другими, отличными от того, что знакомо нам по Европе. Я не владею, к своему сожалению, материалом настолько, чтобы сформулировать тренды за пределами золотого миллиарда. А это, на минуточку, большая часть человечества. Это, пожалуй, самое слабое место моих рассуждений — часть коллизий и трендов могут оказаться совершенно неприменимыми к Азии или Латинской Америке.
Еще одна социальная практика
Наука в Европе достаточно долго была под запретом. В Средние века ученых от греха подальше сжигали, запрещали, притесняли — в общем, делали все, чтобы превратить их в кумиров молодежи. Отчаянные бунтари, выступающие против status quo Церкви — именно такими их описывает в своих книгах американский писатель и журналист Дэн Браун.
Эпоха Просвещения сделала науку мейнстримом. Основная идея тут была в том, что законы мироздания существуют вне зависимости от человека. Если все люди завтра исчезнут, то исчезнут государства, все песни Надежды Бабкиной, но ускорение свободного падения все еще будет 9,8 м/с за 1 с.
Но наука существует неотрывно от людей, а люди оказались не готовы жить в научной парадигме. Пришедший на смену модерну постмодерн свел мир к тексту, отменил автора и выразился в тотальном неприятии больших проектов и метанарративов.
Одним из таких погибших нарративов стала идея о рациональном познании мира как естественном стремлении человека. В мире постмодерна наука — лишь текст, предлагающий интерпретацию явлений, ничем не лучше и не хуже других.
В начале XXI века постмодерн и его идеи проникли в практику обычных людей. Типичный пользователь социальных сетей не читал Бодрийяра, но, рассылая мемы или репостя что-то из любимого телеграм-канала, занимается сугубо постмодернистскими практиками.
В школе постмодерну не учат, но практика определяет сознание. Ничто и никто не обладает иммунитетом к этому глобальному изменению — ни культура, ни искусство, ни политика. Ни тем более наука.
Сейчас у науки нет монополии на описание мира. Наука — лишь вариант прочтения явлений, некое мнение некоторых людей. По инерции ученые продолжают вызывать уважение, но ковид явно продемонстрировал, что позиции науки деградировали и продолжают деградировать.
Науке не верят. Наука — это всего лишь еще одна социальная практика, как гадания на картах таро. И не потому, что люди тупые, просто научные знания — лишь один из вариантов рассказа об окружающем мире.
Это, пожалуй, главный тренд, который будет в ближайшее время только усиливаться.
Объясни на пальцах
Рациональный подход подразумевал, что люди способны понять законы этого мира, записать их в виде формул. Зная скорость тела и начальное положение, мы можем найти положение тела в любой момент времени.
Квантовая теория в этом смысле была крайне неприятным открытием — для описания микромира она брала за основу вероятность.
Даже великому Эйнштейну было сложно принять эту реальность. Он считал, что вероятность — это математический артефакт описания мира. Что где-то там должна быть более совершенная и совершенно детерминистская теория, ведь Бог не играет в кости. Но годы показали, что — нет, все-таки играет.
Сложность ответов, которые дает наука, была до недавнего времени сугубо внутренней методологической проблемой. Но деградация авторитета науки привела к тому, что эта проблема стала не только внутренней, но и внешней.
От науки требуют простых ответов и понятных результатов. Причем ответы должны быть не только понятными, они должны быть убедительными. А с этим у науки плохо: она убедительна только в рамках собственной парадигмы. То есть конечный пользователь оказывается не убежден — слишком сложно и непонятно.
А раз так, то и научный результат не является сам по себе ценным достижением.
В результате единственным понятным мерилом научного знания оказывается практика. Как новый белок может быть использован в народном хозяйстве? Какую прибыль принесут новые теоремы? Как ваш коллайдер поможет в создании нового исключительно отечественного смартфона?
Поэтому следующий тренд очень простой: фундаментальная наука в том виде, в котором понимали ее раньше, умирает.
Научное знание для научного знания неинтересно, невостребованно и не будет финансироваться. Возможно, будут создаваться какие-то фонды, заповедники фундаментальной науки, но это будет совсем другая наука и другие масштабы.
Синтетическое естествознание
Стиховедение — довольно специфическая область знания. Объектом ее изучения является корпус текстов, созданных человеком. Этот корпус постоянно меняется, пополняется. В частности, каждое новое стихотворение может потенциально повлиять на существующие в этой области теории.
В этом смысле физика отличается от стиховедения, поскольку имеет дело с объективно существующей реальностью, над которой человек не имеет власти. Атомы и молекулы существуют вне зависимости от нашего с вами к ним отношения.
Синтетическое естествознание — это естественно-научный подход к изучению рукотворных объектов. Самый, пожалуй, известный сейчас объект такого сорта — это нейросети, тот же ChatGPT.
У этого естествознания есть понятные приложения. Есть большая и серьезная прикладная задача — стандартизация и сертификация нейросетевых инструментов. Звучит немного смешно, но это серьезная задача.
Если инженер проектирует мост, он может гарантировать понятные его характеристики: температурный режим эксплуатации, максимальную нагрузку и т.д. Ничего такого сказать про нейросети нельзя.
Можно ли, например, доверить нейросети проверку домашней работы школьника? Или можно ли водителю скорой помощи пользоваться навигатором, нет ли в построении маршрута скрытых ошибок или ограничений?
Для того чтобы можно было всерьез отвечать на такие вопросы, нейросети следует изучать именно как явления, данные нам объективно. Да, по сути, нейросеть — многоуровневая рекуррентная аппроксимирующая функция, но этого мало. Нам предстоит еще узнать, что это за штука.
Тот же ChatGPT будут изучать, писать докторские диссертации по нему. Они, в свою очередь, немедленно будут устаревать с выходом новой версии.
Мимикрия под науку
Сложные ответы, которые дает наука, равно как и деградация ее авторитета, создают пространство для новых типов практик, которые претендуют на лавры «новой» науки. Идея тут ясна: сейчас мы сделаем, чтоб все было понятно и без этой зауми.
Некоторое время назад в Wired выходила колонка, где объявлялось о смерти теории. Речь шла о том, что большие данные позволяют нам анализировать сложнейшие процессы, не разбираясь в том, как они на самом деле устроены. Просто находим тренды и тут же используем их на практике.
Грубо говоря, автор предлагал убрать из научного метода формулирование гипотезы и построение теории. Это как если бы вместо изучения того, как устроен климат или погода, мы бы полагались на приметы. Зачем знать что-то про атмосферное давление, если чайник всегда закипает шумно накануне похолодания или воробьи перед дождем обязательно купаются в пыли?
Довольно быстро выяснилось, что жизнь гораздо разнообразнее, и слепая вера в большие данные куда-то пропала. Но идея, что наука будет работать, если из нее выкинуть чтото ненужное, никуда не делась. Кстати, недавняя история с батискафом Titan ровно из этой серии: зачем все усложнять, если можно погружаться в бочке с джойстиком в качестве основного инструмента управления?
Важно понимать, что это не лженаука в обычном понимании.
Новые практики не пытаются притвориться наукой, они пытаются ее заменить. В этом их существенное отличие от, например, гомеопатии или теории торсионных полей.
Пока сложно сказать, что будет дальше. Возможно, секта верующих во всесильность нейросетей или квантовая криптоастрология. Но я не сомневаюсь в том, что люди справятся и придумают дичь, рядом с которой история Titan покажется детским лепетом.
Фото: Tomohiro Ohsumi / Getty Images, Peter Macdiarmid / Getty Images, Chris McGrath / Getty Images
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl