Грудинка с историей
О блюде, которое достойно музея
Я готовила говяжью грудинку, а сын смотрел на меня с огорчением. Ему хотелось, чтобы, как и он, я уверовала в вегетарианство.
Споры, есть или не есть мясо, идут у нас дома уже несколько лет. За это время обе стороны научились уважать противоположное мнение, но так и не согласились друг с другом. Если честно, найти аргументы против вегетарианства сложно. Я не говорю про веганство — когда не едят не только мясо, но и молочные продукты и яйца. Как каждая крайность, оно вызывает у меня опасения. Но наши споры исключительно о мясе, и я давно прекратила приводить в качестве аргумента даже наших предков, первобытных людей, не задававшихся этическими вопросами. Подумаешь, первобытный человек — да в истории люди творили такие вещи, что сейчас бы их даже в метро не пустили. И ссылка на гены, якобы требующие мяса с кровью, тоже не действует. Меняются и гены, все меняется.
Только на одном я стою пока твердо, защищая свою мясоедскую позицию. Животноводство и мясная пища сформировали нашу историю и даже пейзаж. Охота — часть нашей культуры. Не разводи человек стада овец и коров на протяжении тысячелетий, мы были бы сейчас совсем другими. Свинина спасла Европу, когда пал Рим, заросли дороги и начался вселенский голод. И гораздо раньше, как мы знаем, сам Рим был спасен гусями.
При этом я понимаю, что человечество идет в сторону отказа от мяса, как ушло оно от рукописных книг, плуга и лемеха, конной тяги. Мне говорят, что если не будет коров, то исчезнет несколько десятков видов животных. Я в это не верю — не исчезли лошади и лошадиные породы, хотя никто больше не рвется в бой на коне, размахивая саблей, и не запрягает тройку. Но тройка есть на моей палехской коробочке, на тройке продолжает разъезжать Чичиков, да и Николай Ростов отправляется в Воронеж «за ремонтом» накануне Бородина. Вместе с этим словом, которое обозначает пополнение полков лошадьми, я хотела бы, чтобы мои любимые мясные рецепты жили. Например, грудинка, которую я сейчас готовлю. За ней — румынские и бессарабские евреи, бежавшие от нищеты за океан, как в книгах Шолом-Алейхема, и превратившие там свое любимое блюдо из неблагородного, бедного