Старт / Музыка
Струнные игры
Музыкант и продюсер Василий Зоркий записывает разом три альбома и превращается в режиссера.
«А можно сделать как‑нибудь так, чтобы я в тексте был не занудным проповедующим мудаком?» — беспокоится Василий, провожая меня со своей кухни (конечно, прокуренной), в которой мы проговорили почти час. Тревога выдает в музыканте Зорком журналиста: начав еще в середине 2000‑х в «Большом городе», он и теперь изредка берет интервью. Но настоящую медиаславу ему принесли анонимные колонки в жанре записок городского невротика, которые выросли в большой спектакль «Страна Москва». Спустя год аншлагов в ЦИМе, этой зимой он переезжает на малую сцену «Гоголь-центра», а Зоркий из автора и героя превращается еще и в режиссера.
Но прежде всего «Зоркий» — это музыканты. «Мы записываем три альбома: первый — с Даней Бродом из группы Pompeya. Другой — из простой лирики на русском языке. И третий — из поп‑музыки в духе ранних U2 и Coldplay».
Кожаная куртка, джинсы, все Ralph Lauren; кеды из замши и кожи с металлическими деталями, Christian Louboutin; часы DiaMaster Chronograph в корпусе из керамики на кожаном ремешке, Rado.
6 декабря группа «Зоркий» после длительного перерыва даст большой концерт в клубе «Шестнадцать тонн» и опубликует свежий клип. Мы встретились с фронтменом коллектива Василием на его прокуренной кухне, чтобы подробнее узнать о творческих замыслах, среди которых несколько альбомов и перезапуск спектакля «Страна Москва».
На съемке для GQ, которая выйдет в январском номере, тебя заставляли прыгать с гитарой в руках и без штанов. Будто ты такой стереотипный рокер. А какой ты рокер на самом деле?
(Cильно затягиваясь сигаретой.) Мм… Да фиг знает. Группа «Зоркий» играет разную музыку, и часть ее вполне такая, рокерская. Вообще, в 2016 году очень странно говорить про какую-то стилистику. Если бы в России слово «бард» не стало таким отвратительным, то, чем мы занимаемся, вполне можно было бы назвать бардовской, ну или авторской песней.
Но если не называть тебя отвратительным словом «бард», то как тогда?
В американской культуре есть такое определение, как «сингер-сонграйтер». Вот Джеф Бакли — чувак с гитарой, он играет и рок, и поп, и очень сложную музыку, из которой вылезли Radiohead и миллион других групп. С другой стороны, я уже недели две подряд слушаю Высоцкого. Он меня почти совсем не трогал лет десять, но сейчас все так повернулось, что его пронзительная интонация вновь заработала. И именно в этом смысле я хочу разговаривать про какие-то суперпростые и честные вещи, про которые многие не могут позволить себе говорить.
Кто это не может себе такое позволить? Филипп Киркоров?
Не, он-то как раз может. Парадокс в том, что модная российская музыка в какой-то момент перестала разговаривать про себя. Разговоры пошли только про саунд, про продакшн — и все это мне сразу стало неинтересно. Когда ты перестаешь разговаривать про себя, у тебя тут же появляется потолок. А у меня нет потолка. Мне интересно разговаривать со всеми: с чуваком, который живет в Чите и работает водителем, и с чуваком, который ходит на «Стрелку». Потому что все эти люди, в конечном счете, нажираются и слушают по ночам Леонида Агутина и Валерия Меладзе.
Ладно, кто ты в музыке, примерно понятно. Но вообще, с тобой страшновато разговаривать, потому что ты не только музыкант, а еще журналист, продюсер, колумнист, режиссер клипов, креативный директор и вожатый в детском лагере «Камчатка». С кем я сейчас говорю?