Мултанское дело
5 мая 1892 года 16-летняя Марфа Головизнина отправилась из родной деревни Чулья в расположенную в трех километрах северо-западнее деревню Анык, где жила ее бабушка. Из Чульи в Анык вдоль леса шла круговая дорога, но девушка отправилась напрямик по узкой тропе...
И вдруг. Поперек тропы лежал человек, верхняя часть туловища была накрыта азямом, традиционным крестьянским кафтаном из домотканого сукна. Девушка решила, что он пьян, и прошла мимо. На следующий день, когда она возвращалась обратно, азям лежал отдельно, и было видно, что тропу перегораживает обезглавленное тело.
Следствие ведут не знатоки
К моменту появления полиции у тела побывали жители обеих деревень, вокруг было вытоптано немалое пространство. Судя по протоколам, составленным урядником и приставом, в промежутке между двумя осмотрами тела с ним происходили кое-какие превращения: менялось положение тела, одежда тоже описана по-разному.
Личность убитого была установлена. Им оказался Конон Матюнин, крестьянин из заводского поселка, расположенного примерно ста километрами южнее места происшествия. Как будет установлено позже, Матюнин, страдавший приступами «падучей болезни», то есть, по-видимому, эпилепсией, ходил по деревням и побирался. Накануне того дня, когда девушка первый раз увидела тело на тропе, он ночевал в деревне примерно в пяти километрах от места обнаружения трупа.
Пристав Тимофеев прислушался к разговорам русских крестьян Чульи и Аныка, в которых звучало мнение, что это дело рук жителей расположенного примерно в пяти километрах от Чульи удмуртского села Старый Мултан. Один из жителей Чульи намекнул приставу, что удмурты практикуют принесение человеческих жертв своим языческим богам. Несколько мултанцев присутствовали при осмотре трупа Тимофеевым и пытались обратить его внимание на окровавленные щепки, лежащие рядом с телом, но Тимофеев, уже привлеченный версией о ритуальном убийстве, выбросил их в болото.
Забегая вперед, скажем, что внимательный и непредвзятый осмотр места происшествия должен бы был похоронить ритуальную версию, выдвинув на первый план версию инсценировки. Улики указывали на то, что жертва была убита непосредственно на месте обнаружения тела. Окровавленные щепки, от которых пристав так преступно легкомысленно избавился, видимо, были от бревен гати, на которых жертве отрубили голову. Под трупом была обнаружена прядь ровно отрезанных светлых волос; очевидно, что эта прядь попала под топор.
Более тщательный осмотр окрестностей мог бы привести к обнаружению головы, которую убийца или убийцы зашвырнули в болото в сотне метров от тела; она будет обнаружена через несколько месяцев после окончания дела в каких-то метрах от того предела, до которого доходили поиски в 1892 году. Единственное серьезное возражение против того, что место убийства и место обнаружения жертвы совпадают, заключалось в том, что лапти убитого были чистыми, хотя он шел по заболоченной тропинке. Однако в составленном приставом протоколе значится, что лапти завязаны плохо. Вероятно, их сняли с мертвого и почистили, а затем надели обратно.
В последующие недели полицейские чины собирали в селе сведения о существующих у удмуртов верованиях и обычаях. В начале июня появился врач (в это время в Поволжье распространялась эпидемия тифа, и все медики были мобилизованы на борьбу с ним), который установил, что у убитого, помимо головы, отсутствуют также сердце и легкие, вынутые через разруб в верхней части тела. Это окончательно убедило следствие в ритуальном характере убийства, и в Старом Мултане начались аресты. В общей сложности было арестовано двенадцать мултанцев.