«Да, скифы мы…», или Дело о копеечном чайнике
«Всё проходит, и это пройдёт. Наша страна не раз проходила через серьёзные испытания: и печенеги её терзали, и половцы, — со всем справилась Россия. Победим и эту заразу коронавирусную. Вместе мы всё преодолеем», — сказал президент России на селекторном совещании в начале апреля. Знатоки тут же припомнили, что 10 лет назад практически то же самое уже звучало из его уст по поводу лесных пожаров. Цитировать так цитировать, зададимся и мы вопросом: «Откуда дровишки?»
Сто с лишним лет назад в России насчитывалось несколько десятков знаменитых адвокатов: их речи целиком печатали газеты, сборники этих речей раскупались как горячие пирожки, у них просили автографы, устраивали им овации и даже время от времени выносили из зала судебного заседания на руках. Люди «попроще» к новому общественному институту относились настороженно: «Аблакат — нанятая совесть», а слухи о баснословных гонорарах защитников (не всегда, надо сказать, преувеличенные) убеждали в том, что «баре есть баре» и простому человеку от них толку — шиш. И только один из адвокатов в народном мнении высился величественным утёсом среди этого чуждого моря — Народный Заступник, «батюшка Фёдор Никифорович», «наш Плевака».
Чудо об адвокате
Скуластое малоподвижное лицо (мама — казашка), по-поповски длинные, небрежно откинутые назад волосы, невыразительная фигура, на которой фраки, сшитые лучшими портными, уже на второй день казались поношенными, — ничто, казалось, не выдавало в нём блестящего юриста, яростного судебного бойца, «московского Златоуста». Он был очень хорошим адвокатом — тонким психологом, прекрасно понимающим, к кому он в данный момент обращается — к наивным присяжным или к умудрённым опытом коронным судьям; отличным правоведом, умеющим увидеть в законе не только букву его, но и дух; незаурядным оратором, чьи лучшие речи восходят к высоким античным образцам.
Безупречным он, конечно же, не был — мог явиться в суд неподготовленным, мог «надавить на слезу» дешёвым «приёмчиком» провинциального актёра, был весьма осторожен и лоялен в отношении власти, что не приветствовалось в адвокатской среде, не брезговал сомнительными гонорарами... Всё это в глазах обожающей его России не имело никакого значения!
Он был именно что народный кумир, вобравший в себя «лучшие самобытные качества истинно русского человека»: кажущуюся простоватость, слегка прикрытую хитроватость, «чуйку» и смекалку, умение искренне и проникновенно просить, божиться, подлаживаться. В конце концов, от Ивана-дурака никто не ждёт богатырской внешности, правильной кавалерийской осанки и умения виртуозно владеть мечом — он одолевает своего противника другим, тем самым, вышеописанным... А вот то, что Плевако много, успешно и бесплатно защищал бедняков, делало его в глазах простых людей заступником, и это — высшее звание, которым они могли одарить своего любимца... Народная любовь выражалась по-разному: стихийным сбором «копеечки» в помощь «Плевакиным» подзащитным, письмами со всей России с криво накарябанным на конверте адресом «Москва, народному аблакату Плеваке» (они неизменно доходили) и, конечно же, колоссальным устным эпосом с условным названием «Сказ о том, как Плевако-защитник Правду отстоял». Ни об одном адвокате не рассказывали половины — да что «половины»! — десятой части преданий, посвящённых Фёдору Никифоровичу. В них он неизменно не просто одерживает победу — он на глазах у публики раз за разом творит Чудо, олицетворяя собой живую Справедливость, противостоящую мёртвой букве бездушного закона. Он одной фразой спасает от каторги проворовавшегося попа (чёрт с ним, с ворюгой, но что может быть слаще минутного искреннего порыва простить ближнего!); он хитрым приёмом с часами убеждает суд не карать владелицу лавочки, которая зазевалась