«Снимаешь для себя, а выходит для истории»
Весной 1945 года вместе с Красной армией в столицу рейха вошли фронтовые операторы. Они, прошедшие через ад войны, фиксировали хронику Победы. Многие их фотографии облетели мир, стали легендой. Но пути архивов неисповедимы. Снимки Ильи Аронса и Валерия Гинзбурга открылись лишь 75 лет спустя.
В августе 2019 года я возвращалась из Израиля в Москву, и по дороге в аэропорт таксист рассказал мне, что он сын фронтового оператора Ильи Аронса и у них с братом Владимиром сохранился архив отца. Они думали, что там только семейные фотографии, но однажды Владимир открыл одну из коробок, а из неё выпал боевой патрон от парабеллума, табельного оружия Ильи Аронса. Так он обнаружил фронтовые плёнки отца и начал их восстанавливать и изучать.
Ещё один домашний «берлинский» архив попался мне за год до того; я готовила фильм про Александра Галича и случайно увидела фотографии, сделанные его младшим братом Валерием Гинзбургом, ставшим позднее кинооператором, снявшим, в частности, многие картины Шукшина и аскольдовского «Комиссара». Десятилетия они пролежали в конверте, на котором его рукой написано: «Германия, июль 1945»…
Оба, Илья Аронс и Валерий Гинзбург, учились на операторском факультете ВГИКа, защищали Москву в народном ополчении и увидели Берлин весной 45-го. И всё-таки это два очень разных взгляда. Один — опытного фронтового оператора, хорошо понимавшего, что именно он снимает. И другой — студента-вгиковца, который вскоре станет выдающимся оператором, но пока фиксирует мгновения и атмосферу тех незабываемых дней. Поэтому их Берлин многолик.
Илья Аронс, приписанный к киногруппе 1-го Белорусского фронта, попал в эпицентр штурма Берлина, снимал уличные бои и первым делом устремился к рейхсканцелярии — там же Гитлер! В бункер он ворвался одним из первых, и тут его ждало операторское разочарование: темно, недостаточно света, чтобы снимать. Помещение вроде столовой, рядком сидят немецкие офицеры, высокие чины. И вдруг — «бах»! — и какая-то вспышка, один офицер упал, за ним другой. Они стрелялись, завидев русских…
Страшное впечатление на него произвела комната, где лежали шестеро детей Геббельса, отравленные родителями перед их общим семейным самоубийством. Всё это Илья Аронс рассказал своему сыну Владимиру, когда вернулся в Москву в 46-м году и привёз ему школьную тетрадку сына нацистского министра пропаганды с рисунками осликов и записью «Майн либен Фюрер», выведенной детской рукой.
