Академия
Желтое на красном
«Джалло» – в переводе с итальянского значит «желтый»: в книжках с желтой обложкой издательство Mondadori издавало криминальные и мистические романы с 1929 года. «Желтая» литература в середине 1960-х породила одно из самых ярких направлений в итальянском кино – джалло.
В этих фильмах все было через край, начиная с названий. «Смерть и черное кружево», «Шесть женщин для убийцы», «Модный дом смерти» – это все один и тот же фильм Марио Бавы 1965 года. Фильмы снимались с международным составом артистов, выпускались в разных странах под разными названиями, были случаи, когда у одного фильма было даже до десяти названий – одно другого краше. Музыка на экранах не утихала: из безмятежного сладчайшего лаунжа она могла в один момент сорваться в струнную истерику. Мир представлялся полным соблазнов, бесконечных удовольствий и вечеринок, живущие в нем герои радостно выпивали и принимали наркотики. Операторы сознательно «выкручивали» цвета до предела, усиливая градус визуального безумия.
Насилия тоже было в избытке. Особенно в его эстетизации преуспели Марио Бава, начинавший как оператор и мастер спецэффектов, и Дарио Ард женто, которого называли «Висконти насилия». Но даже у Лучио Фульчи, работавшего в более сдержанной манере, рядом с повседневной реальностью раскрывались параллельные миры. В них можно наблюдать вечеринки, где голые девушки кидаются разноцветными шарами («Одна поверх другой»), а брюнетка в шиншилловой шубе на голое тело спешит на рандеву с блондинкой, которое происходит на красной кровати, словно парящей в безвоздушном космическом пространстве.
Такой вроде бы понятный мир рубежа шестидесятых-семидестых годов прошлого столетия – с сексуальной свободой, расцветом моды (для дизайнеров вроде Алессандро Микеле и Тома Форда эти фильмы – бесконечный источник вдохновения), с безудержным гедонизмом, с роскошью вековых итальянских палаццо и современных дизайнерских квартир – неожиданно начинает захлебываться от собственной избыточности. В нем появляется скрытая угроза. События теряют ясность, и мир становится ребусом.
Наблюдала ли она преступление на самом деле или оно – лишь плод ее воображения, возбужденного наркотиком?