Встать на цыпочки перед самим собой
У поэта Маши Рупасовой удивительная слава. И взрослые, и дети начинают улыбаться, едва произнесешь ее имя. Ее стихи, только встретившись, поселяются внутри навсегда, как счастливые воспоминания. Мы поговорили с Машей о выращивании детей, стихов и родителей в себе. И о бабушках, конечно.
Как вы пишете стихи? Долго, мучительно или они застигают вас врасплох и сваливаются на вас внезапно?
Обычно сваливаются. Когда — совершенно невозможно предсказать. Мой творческий процесс выглядит как перманентная тревога из‑за того, что я не пишу, с редкими всплесками, когда я пишу. Стихотворение как‑то вынашивается, булькает на периферии сознания, и я целиком получаю его из своей головы, как факс. А между стихами пребываю в интенсивной тоске и панике, что не пишется и вдохновения нет. И чего я только не делаю, ничего не помогает и нет никакого верного способа. И, говорят, ни у кого его нету. Одно время мне хорошо писалось на велотренажере, но, увы, и он перестал действовать.
Этот внутренний источник радости, который виден во всем, что вы пишете, откуда он взялся? И если вдруг он гаснет, как вы его включаете?
Радость моя выражается в стихах, потому что в жизни я человек сомневающийся и даже печальный. А в стихах я поворачиваюсь к детям всем самым лучшим, что у меня есть, и даже тем, что только надеюсь раздобыть. Однажды я прочитала у Гандлевского, что автор бывает в своих произведениях лучше, чем на самом деле. Это и есть искусство, когда автор встает на цыпочки перед читателем и дотягивается до уровня, который недоступен ему в жизни. Так действует литература.
А радость я беру из ребенка. Из собственного ребенка, потому что, когда я смотрю на мир его глазами, он прекрасен. И из других детей — я часто встречаюсь с читателями, мы читаем стихи и разговариваем. И каждый раз удивляюсь, насколько современные дети не похожи на нас. Они свободные, открытые, живые, с крепким стержнем внутри и чувством собственного достоинства. Наверное, на них никто никогда не орал или, по крайней мере, орали гораздо меньше, чем на нас. Когда я смотрю на них, мне кажется, что нашему травмированному поколению все же удалось сделать что‑то хорошее в жизни.
То есть вы не разделяете расхожего мнения, что у современных детей нет детства? Вот мы в их возрасте бегали по дворам, играли в футбол, читали книги. А они только ходят по развивающим занятиям и в гаджетах сидят.
Несмотря на все книжки про «после трех уже поздно», четыре языка с пеленок — детство просто так не отберешь, это очень стойкая материя. Конечно, к подростковому возрасту родители умудряются детей измучить настолько, что они перестают чего‑то хотеть и радоваться. Но моя целевая аудитория — дети до 10 лет. И они еще держатся. И если говорить о самоуважении, базовом доверии к миру, открытости, между нами и нашими детьми — большая разница, и не в нашу пользу.
Но ведь дети не всегда бывают немеркнущим источником радости. А даже наоборот.
Пока Максим был маленький, я не писала никаких стихов. Я написала одну колыбельную, пока мы ждали его из дома ребенка — он же усыновленный, а потом и попыток не делала. По меньшей мере, полгода или даже год — совсем мне не до стихов было. О первом годе материнства я смогла говорить только три года спустя, потому что, конечно, это очень тяжело.
Когда очень тяжело, невозможно писать? Нужно время, чтобы то, что происходит с тобой, отлежалось, переработалось в жизненный опыт?
Стихи, а особенно детские стихи, пишутся от избытка, а не от дефицита. У меня в материнстве избыток наступил, когда Максиму было год и девять месяцев. Я вдруг обнаружила, что не только отдаю бесконечно, но и получаю что‑то обратно. И нервная система адаптировалась к постоянным нагрузкам.
О трудностях материнства как‑то не принято говорить.
Материнство — это вообще такая тема табуированная. Считается, что каждая мать должна истекать только розовым сиропом и благодарить небо за то, что на нее такое счастье обрушилось — просыпаться 10 раз за ночь. Я написала «Едет мамин человечек», чтобы поддержать мам. Мне сказали однажды, что я в этой книжке слишком откровенна. Но нет, это не так — я тоже связана этими социальными табу. И все же я постаралась сказать молодой маме все, что могу сказать: мы все там были, это пройдет, и она совершенно не одинока. Я бы еще написала на обложке адреса центров помощи молодым мамам, если бы они были, но их нет. В Канаде, где я сейчас живу, есть целая волонтерская служба, которая помогает женщинам с маленькими детьми. Волонтеры могут посидеть с ребенком, приготовить еду, пока ты сидишь в кафе и пьешь кофе с подружкой. Современное материнство у меня вызывает большое сочувствие.