Мир на пороге России?
Немецкий Фонд Конрада Аденауэра вместе с группой российских экспертов представили в Москве сборник «Популизм как общий вызов». Неожиданный и, судя по всему, самый интересный вывод, к которому пришли составители: у популистской волны, накрывшей в последние годы мировую политику, обнаруживаются русские истоки. Короче, мы снова оказались впереди планеты всей. Еще в 1990-е годы столкнулись с тем, чем сейчас болеет мир: с дискредитацией сложившейся идеологической системы, эрозией партийных институций, изощренными технологиями манипуляций и т.д. Как вышло, что в мире «постидеологии» мы обжились первыми, пытался понять «Огонек».
Российско-немецкий конгломерат экспертов анализировал штурм политиками-популистами власти в «цивилизованных странах» по горячим следам. Причем изменения на этом фронте борьбы традиционных режимов с популистской риторикой настолько стремительны, что свежие кейсы победы последней то в одной, то в другой стране разбирались уже на презентации сборника. Из очевидного: самыми последними копилку «популизмов» (теперь о них говорят во множественном числе) пополнили немецкие и итальянские выборы. «Огонек» писал о них подробно, но вкратце напомним, что правопопулистская партия «Альтернатива для Германии», оттянувшая на себя часть избирателей, затруднила создание в стране правительственной коалиции, а популистское «Движение 5 звезд» в Италии на недавних выборах пришло к финишу кампании вторым и теперь тормозит формирование кабинета министров. Но даже исключив эти два ярких примера, мы получим и без того обширный перечень: популисты заявили о себе в Австрии, Франции, Нидерландах, Венгрии, Чехии, Польше... Трамп в США и сторонники «Брексита», несомненно, явления той же популистской природы. Причем под словом «популизм» сегодня понимается широкий спектр политических практик, ставших вызовом для сложившейся либеральной системы и приучающих граждан к недоверию элитам, поиску простых способов решения проблем, а также к надеждам на возрождение национального суверенитета. Собственно, популизм — это название для той «постидеологической» политики, которая воцаряется везде, где колеблется идеология либерализма (или другая из списка «традиционных»).
Что самое интересное, эксперты уверены: Россия на этом пути обогнала всех, для нее «постидеологическая», популистская политика началась еще в 1990-е. Мы наблюдали ее в разных формах и даже научились с ней жить — так что можем быть очень полезным примером для Европы.
— С середины 1980-х годов сначала СССР, а потом Россия продемонстрировали широчайшую палитру типов популизма и могут служить полигоном для изучения его разновидностей,— уверен Николай Петров, профессор НИУ ВШЭ.— Именно поэтому, наблюдая за некоторыми процессами в европейских странах, нам удобно апеллировать к своему опыту и таким образом даже предсказывать их исход.
Лихорадит новым
Вызревание популизма в России 1990-х годов и в Европе 2010-х происходило на разных политических платформах: если мы отталкивались от советского строя, доказавшего свою потребительскую беспомощность, то Европу отшатывает от либерализма, еще недавно признанного венцом исторического развития. Впрочем, как выясняется, от чего отталкиваться не так важно, важен сам порыв.
— Популизм может паразитировать на любых идейных платформах, если те вдруг перестают устраивать массы,— полагает Борис Макаренко, президент Центра политических технологий.— Левые, правые, националистические идеологии равно способны рухнуть под его натиском.
Профессор политологии Технического университета Дрездена Вернер Патцельт, участвовавший в общем проекте по изучению «популизмов», считает, что помимо «левого» и «правого» популизма уже возник и получил большое распространение «межфланговый популизм», лишенный какой бы то ни было идеологической окраски и направленный против всего существующего политического истеблишмента. Сталкиваясь с ним, мы имеем дело с «постидеологической политикой» в ее ярчайшем выражении и вместе с тем оказываемся перед новой реальностью, где не только деление на «левых» и «правых», но даже на «диктатуры» и «демократии» перестает работать.
— Нам по инерции хочется считать, что популизм, вызревший на демократии, является «условно хорошим», терпимым, а популизм, существующий в авторитарных режимах, «условно плохой», поскольку ущемляет политические права граждан,— рассуждает профессор Патцельт.— Но на самом деле такое деление поверхностно, если вообще не ошибочно: четких границ между ними нет, везде происходит упрощение сложного в демагогических целях. Популизм — вирус, унифицирующий тех, на кого нападает, и он всегда опасный, кого бы ни атаковал. Единственная надежда в том, что страна с развитой политической культурой сможет легче им переболеть, но и эта надежда не абсолютна.
При этом уже не очень понятно, что считать выздоровлением. Как полагает Андрей Рябов, член научного совета Московского центра Карнеги, сила современного популизма — в отсутствии проектов будущего у традиционных политических игроков. Либерализм (как когдато в нашей стране социализм) не может объяснить «простому европейскому человеку» (а таких простых людей, как показали те же итальянские или немецкие выборы, в Европе немало), почему завтра он будет жить лучше, чем вчера, какие новые блага получит и как расширит свои возможности. Соответственно выздоравливать по либеральным рецептам не все готовы, а многие откровенно не хотят.