Свет звёзд о четырёх лучах
-Господин контр-адмирал! — раскатился по кораблю рык нашего командира. — «Теймар» — планетный разведчик, а не круизный лайнер!
Дим-Палыч так свирепо рычал, что я вытряхнулся из костюма противоперегрузки, метнулся из каюты в коридор и опрометью помчался в рубку. Происходило что-то из ряда вон выходящее — иначе командир группы не препирался бы с начальством на повышенных тонах и тем более не высказывал бы возражения по громкой связи. Случайно, что ли, её включил? По-другому не объяснить.
Мы летели на очередное задание — исследовать захудалый каменный огрызок, на который обратила внимание космическая разведка. Чем-то каменюка заинтриговал косморазведчиков, и нас отправили его изучить. «Теймар» уже дважды нырял в подпространство и дважды из него выходил на перекрестьях несущих потоков и вот задержался наверху, чтобы дать экипажу передышку.
Когда я ворвался в рубку, командир как раз прощался с Драконом — Драгховером, начальником планеторазведки. Экран дальней связи погас, а раздосадованный Дим-Палыч объявил по громкой:
— Господа офицеры, нам изменили маршрут. Мы зайдём на базу «Гренландия»-четыре и возьмём на борт пассажира. Затем продолжим выполнять задание.
— Пассажира? — разочарованно протянул Медведь — заместитель командира группы по безопасности, старший боец. — Я уж было решил: пассажирку.
— Или двух, — подсказал планетолог Кыш, явно мечтая о женской компании.
— Отставить трёп! — раздражённо приказал командир.
Я убрался из рубки, невольно морщась. Не хватало нам пассажирок! Мы с Танитой только-только расстались, и я ещё не зализал раны.
Глупо вышло; глупей некуда. Я увлёкся ею, как не знаю кто, — понимая, что ничего у нас не получится, и всё равно на что-то надеясь. Танита смотрела на меня восторженными глазами и откровенно гордилась, когда её знакомые нас видели вместе.
Затем она меня представила родителям. Я заранее выяснил, что её отец — крупный чиновник, а мать служит в дипломатическом корпусе. Что им скромный планеторазведчик? Тёплого приёма я не ожидал.
На удивление, родители казались довольны. Во время семейного обеда мать приветливо улыбалась, отец добродушно шутил, Танита лучилась от радости. И вдруг — как гром среди ясного неба. Мамаша согнала с лица улыбку и поинтересовалась у дочки:
— А что ты станешь делать, когда мода на медовых мальчиков пройдёт?
Танита смутилась.
— Мода продержится год-два…
— Простите, — вмешался я, — о чём речь?
Мамаша глянула беспощадно, затем обворожительно улыбнулась:
— Когда говорят о собаках, их окрас называется мастью.
— У тебя глаза и волосы золотисто-коричневые, медового цвета, — пояснила Танита. — Как у даммианина. Это сейчас очень модно.
— Что?!
— Настоящие даммиане в моде, — повторила она простодушно. — Мне знаешь как подружки завидуют!
Мой отец — с Даммианы. Военный пилот. Он погиб, когда я был совсем несмышлёнышем, и не успел рассказать о своей семье, а мать пресекала мои расспросы, как будто с Даммианой было связано нечто постыдное… или, ещё хуже, нечто скверное было связано с бегством отца с родной планеты. Я и докапываться не стал; отца я любил и уважал его память. Не хотелось раскопать какую-нибудь неприглядную историю.
Короче говоря, с Танитой я распрощался. Сам дурак. Понимал же, что ничего у нас с ней не выйдет.
Передо мной тянулся светлый пустой коридор жилой палубы. Всё как обычно: на дверях кают — нумерация, имена членов экипажа, световая индикация. Жёлтые и зелёные светлячки показывают, у себя ли хозяин. Каюты номер один и два пусты — Дим-Палыч с Лёшей в рубке. Мой номер четырнадцать тоже пустует — я бегаю по кораблю.
— Шайтан, — заговорил по громкой связи Дим-Палыч.
Наш ксенопсихолог не откликнулся.
— Генка, — снова позвал командир. Он ко всем обращается по имени, одного Шайтана зовёт Шайтаном, а изредка, в досаде, — Генкой. Так у них с детства повелось. — Ты спишь, что ли?
На моей памяти не случалось, чтобы наш ксенопсихолог проспал общее веселье. Забыв постучать, я вломился в каюту под номером четыре.
Шайтан лежал в кресле, во включённом костюме противоперегрузки. Я упёрся взглядом во встроенную панель системы жизнеобеспечения. Индикация пылала красным и немо орала: «Беда! На помощь!» А система, чёрт её дери, молчала — информация не шла ни в рубку, ни в медотсек, ни к Медведю — начальнику нашей безопасности. Впрочем, нет: система слала дезу — якобы всё в порядке.
— Врач — в четвёртую каюту, — распорядился я по громкой связи.
Что с Шайтаном? Бешеный пульс, высоченная температура; это сообщает панель. Сквозь прозрачный шлем костюма видно горящее в жару лицо. Закрытые глаза, мокрая от пота белая шевелюра, запёкшиеся губы. На заданиях моему другу часто приходится хуже всех, особенно в подпространстве, но чтобы такое…
Примчался Барс — ксенобиолог, он же врач группы; следом ввалился Медведь. Барс бросился колдовать над системой жизнеобеспечения; в руках толкового врача она может заменить реанимационную капсулу. Старший боец взглянул на Шайтана и повернулся ко мне; светлые волосы взъерошились, прозрачные зеленоватые глаза сделались злыми.
— Это что значит? — потребовал он.
— Понятия не имею.
— Серый! — Медведь не поверил. — Ты всегда с ним. Генка летал на Даммиану. Какую заразу он там подхватил?
Что? Шайтан между заданиями успел сгонять на родину моего отца — и мне ни словом не обмолвился?!
Распахнулась дверь каюты, в дверном проёме вырос Дим-Палыч. Мы с Медведем прянули к переборкам, чтобы он мог видеть нашего ксенопсихолога и склонившегося над ним Барса.
— Арсений, что с ним? — спросил командир негромко. Меня всякий раз озноб пробирает, когда я слышу не мощный командирский рык, а этот тихий голос.
— Луизианская лихорадка, — ответил Барс, бегая лёгкими пальцами по панели системы жизнеобеспечения. — Вторая волна.
— Вторая? — переспросил Дим-Палыч тише прежнего. — Капитан Бархатов! Когда была первая волна, и почему я о ней узнаю только сейчас?
Барс промолчал, занятый Шайтаном. Я порылся в памяти. Луизианская лихорадка, если её не лечить, смертельна в девяноста пяти случаях из ста. При грамотном лечении, приходит вторая, ослабленная, волна этой хвори, затем третья, и на том лихорадка заканчивается. Повторные волны накатывают строго по расписанию, и Барс не имел права молчать о том, что нашего ксенопсихолога скрутит во время полёта. Шайтан бы умер, кабы не канитель с нежданным пассажиром!
— Капитан Бархатов, — снова начал командир, сдерживаясь.
Ксенобиолог удовлетворённо кивнул и выпрямился.
— Дим-Палыч, послушай. В первый раз Генку оттрепало тридцать семь дней назад, он как раз успел между заданиями отболеть и оклематься. До второй волны — обычной второй волны — остаётся ещё двадцать девять стандартных суток. А сейчас лихорадку спровоцировали… преждевременно и извне.
Пока мы с командиром это переваривали, Медведь придвинулся к Шайтану и прошёлся пальцами по краю панели — проверил, что не так с системой жизнеобеспечения и почему она не отсылает данные, как положено. Подвёл итог:
— Генку хотели убить.
— Да, — согласился Барс, наблюдая за сменой данных; панические красные огоньки на панели сменялись тревожными жёлтыми. — В следующем прыжке…
— За что? — спросил Медведь у меня. — Серый! Он был на твоей родной планете. Во что он там вляпался?
— Не знаю. Я его до старта не видел.
Шайтан едва не опоздал к сроку. Примчался — язык на плече. Чего ради моего друга понесло на Даммиану? И мне — ни полслова…
Командир наконец покинул дверной проём и вошёл в каюту. Снаружи толпились встревоженные техники с планетологами и обозлённые Медведевы бойцы. За злостью скрывались растерянность и чувство вины: служба безопасности проворонила покушение на ксенопсихолога! Я внутренне содрогнулся. А если бы я опоздал?
Дим-Палыч постоял над Шайтаном. Считать устанешь, сколько раз они друг другу жизнью обязаны. Работа планеторазведки в целом довольно опасна, а нашей группе особенно везёт.
— Вот только ты мне очнись, — пробормотал расстроенный командир, — вот ужо я тебя. — Дим-Палыч встряхнулся, густые брови сдвинулись. — Служба безопасности: выясните, кто перенастроил систему жизнеобеспечения в каюте. Арсений: реши, вызывать спасателей или ты справишься сам.
— Справлюсь, — заверил Барс. — Надо лишь в медотсек перевезти. Но ему понадобится не меньше пяти дней на восстановление.
Иными словами, мы пять дней будем висеть в обычном космосе и не уйдём в подпространство, чтобы не навредить Шайтану. Он и здоровый-то подпространство с трудом переносит, а уж во время приступа лихорадки — совсем никак. С тяжелобольным на борту выполнять задание нельзя, однако передать Шайтана спасателям и лететь без ксенопсихолога невозможно. Устав не позволяет.
— Ясно. Будем ждать. — Дим-Палыч огляделся; взгляд льдистых глаз остановился на мне. — Пойдём, волчонок. Дело есть.
Мы зашагали к рубке управления.
— Поспешная, топорная работа, — заговорил командир, когда чужие уши остались далеко. — Сейчас определимся с перенастройкой — и поймём, кто исполнитель.
— Какой-нибудь техник из тех, кто проводил предполётный осмотр. — Я поразмыслил. — И был, вероятно, ещё один исполнитель. Который спровоцировал преждевременную вторую волну… Как это можно сделать?
— Мало ли способов ввести препарат. Оцарапали, укололи… Заходи. — Он открыл дверь рубки.
Когда мы вошли, старший пилот общался с пультом и одним из экранов; лицо было сосредоточенным и хмурым.
— Дим-Палыч, бойцы говорят: систему переналадил кто-то шибко умный, так что не отследить, либо Шайтан это сделал сам. Вот погляди. — Лёша указал на экран.
Всё было очевидно: последнее вмешательство в работу системы жизнеобеспечения — спустя тридцать одну минуту после того, как мой друг поднялся на борт. Использованный код доступа принадлежит ему самому.
— Значит, гипноимпульс. — Дим-Палыч не удивился. — Куда проще, чем вредителей-техников засылать.
Я стиснул зубы. Короткий импульс психоизлучателя — и человек превращается в марионетку. Он не то что собственную систему жизнеобеспечения отключит — он и корабль свой взорвёт, и целую базу, и…
— Убийство, замаскированное под случайное самоубийство, — задумчиво произнёс старший пилот и связался с Барсом. — Сень, похоже, Шайтана из «психа» недавно полоснули; попробуй найти следы.
Найдёшь их, как же. Следы психоизлучения полностью исчезают спустя двое суток, и после ни один эксперт доподлинно не выяснит, имело оно место или нет. Шайтан бы умер в каюте, а мы бы решили, что он думал скрыть недомогание и для этого выключил передачу реальных данных…
— Сергей, — заговорил командир, — «Теймар» останется здесь, а ты полетишь на «Гренландию»-четыре. Возьмёшь пассажира, за которого просил Драгховер. Алексей тебе проложит маршрут…
— Дим-Палыч! — вскинулся я. — Шайтана чуть не убили. Куда нам чужой на борту?
— Наиболее удобный и безопасный маршрут, — продолжил командир невозмутимо. — Слетаешь и доставишь это сокровище на борт в целости и сохранности.
— Заодно в пути познакомитесь и сойдётесь поближе, — добавил Лёша. — Серый, я серьёзно говорю, — Лёшина усмешка противоречила словам о серьёзности, — это очень ценный и нужный нам пассажир.
Кого Дракон нам подсудобил? Чью-то жену или дочку? Или — сердце ёкнуло — Таниту? У её родителей достанет влияния… Вздор. Никаким чудом Танита не может оказаться на богом забытой базе.
— Сергей, будь осторожен, — произнёс командир. — С этим покушением теперь не знаешь, чего ждать.
Маршрут Лёша проложил — бывалым пилотам на зависть. Всё сикось-накось. Я мог бы добраться до цели в три длинных прыжка через подпространство, но нет. Предстояло идти окольными путями, с огромной ненужной петлёй, в семь длинных прыжков и четыре коротких. Сколько бесполезной маеты!
— Не надо ворчать, — указал старший пилот, хотя я благоразумно помалкивал. — Ты выйдешь к «Гренландии» там, где никому в ум не придёт подкарауливать. Это секретная военная база, и ты к ней приближаться не станешь. Вынырнешь, доложишься, и они сами доставят пассажира.
— И будь осторожен, — повторил Дим-Палыч. — Действуй по обстоятельствам.
Я получил карт-бланш! Кажется, кто-то из волчонка превращается в космического волка, равного всем остальным?
По пути на третью палубу, где стоит в ангаре наш катер, я хотел забежать в медотсек — проведать Шайтана — и был огорошен тем, что в доступе мне отказано.
— Барс, ты чего заперся?
— Отказ в доступе не я придумал, а Медведь, — через коммуникатор откликнулся ксенобиолог. — Он всему экипажу отказал.
Дверь медотсека открылась, и Барс вышел ко мне из тамбура; тамбур был освещён холодным голубоватым светом и походил на шлюзовую камеру разведкатера. Добрейший Барс был порядком расстроен.
— Когда речь идёт о «психах», самому себе верить перестаёшь, — поделился он.
— Как Шайтан?
— Лучше. Температуру я сбил, и он спит.
— А следы излучения?
— Не нашёл, но это ничего не значит. — Барс печально покачал головой. — С луизианской лихорадкой не шутят. До осложнений допрыгаться — раз плюнуть, а ты Шайтана знаешь. Он себя не бережёт ничуть.
Это я знал преотлично.
— Серый, будь осторожен, — повторил он напутствие командира.
До «Гренландии»-4 я добирался, будто экзамен на пилотирование сдавал: неспешно, аккуратно, со всеми положенными остановками и передышками, сберегая силы и здоровье. Возвращаясь из подпространства в обычный космос, я включал маскировку и висел, затаившись и внимательно поглядывая вокруг.
На базе меня заждались. Вынырнув после заключительной серии коротких прыжков, я принял заунывное:
— «Гренландия»-четыре — «Теймару». Вы меня слышите? Приём. «Гренландия»-четыре — «Теймару»…
— «Теймар»-ноль-один — «Гренландии»-четыре. Вас слышу. Приём.
«Гренландия» всполошилась:
— Что значит «ноль-один»? Почему «ноль-один»? Нам весь «Теймар» нужен.
— Весь «Теймар» не пришёл. У вас есть для меня пассажир? Готов принять на борт.
— Ой, да забирай, Бога ради, — обрадовалась «Гренландия». — Баба с возу…
Тут, видимо, кто-то кому-то дал по шее, и в эфире зазвучал другой голос:
— «Теймар»-ноль-один, оставайтесь на месте. — И для верности повторил: — Не двигайтесь.
— Понял; не двигаюсь, — подтвердил я.
— Приготовились, — торжественно объявила «Гренландия» и начала отсчёт: — Семь, шесть, пять… один. Оп-ля!
Полыхнули обзорные экраны, и взвыла сирена. Боевая тревога! Сирена тут же смолкла, экраны пригасли, картинка на них прояснилась. Я едва поверил собственным глазам: в ста сорока метрах от меня колыхалось нечто. Катер — не катер, глайдер — не глайдер, бочка — не бочка… Какой-то невиданный транспорт, невесть откуда взявшийся в опасной близости от моего борта. Он медленно поворачивался вокруг основной оси и покачивался, будто лодка на морской волне. Я готов был голову дать на отсечение: эта штука не явилась из подпространства и не скакнула поверху. Откуда же она? Бог мой, неужели вояки освоили гипер? Это не сказки, а я угодил на испытания гиперпространственного микропрыжка? Испытания прошли успешно… не считая того, что эта штуковина едва не вмазалась в мой катер.
Вероятно, на базе предвкушали мой испуг и возмущённые вопли, но я не доставил парням удовольствия и промолчал.
«Гипер-бочка» невнятно представилась как борт номер что-то там (мне этого знать не полагалось) и запросила разрешение на пристыковку.
— Валяй, — буркнул я нелюбезно.
Прекратив колыхаться, она выпустила гофрированный рукав перехода — и тот приник к моему катеру, словно в жарком поцелуе. Я поймал себя на идиотском сравнении. Неужто я всё-таки подсознательно жду Таниту?
— «Теймар»-ноль-один, разрешите пассажиру подняться на борт.
— Без оружия, — предупредил я.
«Гипер-бочка» помолчала, затем я услышал:
— Говорит Айвер Джан Хелла Рик Олли. У меня нет оружия, только носитель информации. — Голос был звонкий, мальчишеский, как будто Айверу-Ну-И-Имечко едва ли стукнуло шестнадцать. Впрочем, звучание голоса зачастую обманчиво.
Почему, спрашивается, командир с Лёшей насмехаться надо мной насмехались, а никаких данных о пассажире не сообщили? Я в досаде спросил:
— Ваш носитель может представлять опасность?
— В определённом смысле — да, — отчеканил Айвер Джан Хелла. Как сталью о сталь прозвенел. — Мне нужно поговорить с капитан-лейтенантом Шаталиным. Лично.
— Переходите.
В шлюзовой камере я его продержал дольше обычного — сканировал так и эдак, чтобы он лишнего на борт не занёс. У парня ничего с собой не было, кроме курсантской формы, удостоверения личности и стандартного накопителя информации. Химической или биологической угрозы он не представлял. Зато стало ясно, отчего Лёша веселился, а Дим-Палыч оставил меня в полном неведении. Положа руку на сердце, я бы на их месте тоже так поступил. Сюрприз.
Впустив Айвера Джана Хеллу внутрь, я сообщил «гипер-бочке», что принял пассажира, и дал разрешение отстыковаться. Затем эффектно развернулся от пульта управления лицом к гостю и принял внушительный вид.
Гость явился. Стал на пороге (порогов на разведывательных катерах нет, это фигуральное выражение) и звонко доложил:
— Курсант третьего года обучения даммианской Школы военных пилотов Айвер Джан Хелла Рик Олли.
Худенький, невысокий парнишка, однако с отличной выправкой и прямым твёрдым взглядом. И он был куда больший даммианин, чем я. Я-то — полукровка и выгляжу скромно, а у него — вот уж масть так масть. Карие глаза с золотой искрой, золотисто-коричневая, как просвеченный солнцем мёд, шевелюра и золотистая же, будто в блестящей пыльце, кожа. Со стороны поглядеть — согласишься, что в дурацкой моде есть некий смысл.
Как известно, население Даммианы — жертва генетического эксперимента. Люди приобрели свой чудный окрас искусственным путём, и гордиться тут особо нечем.
Айвер Джан Хелла отчего-то встревожился.
— Господин старший лейтенант, разрешите вопрос. Вы учились на Даммиане?
— Я учился на Новой Земле-два.
— Но вы — пилот! — воскликнул он, как будто во всей галактике, кроме Даммианы, пилотов больше нигде не готовят.
— Я учился в Академии планеторазведки, — объяснил я терпеливо, — и у меня три специальности. А теперь скажите, курсант Айвер Джан Хелла Рик Олли: как вас называть по-человечески?
— Как хотите, — буркнул он уязвлённо.
Я развернулся к пульту управления и указал на кресло второго пилота:
— Садитесь, Айвер Джан Хелла.
Угнездившись, он окинул пульт очень правильным, понимающим взглядом. Курсант третьего года обучения. Почти выпускник.
— Позвольте, я объясню. Айвер, Джан и Рик — мои старшие братья, а Хелла — сестра. Во время боя с хатти-катт за Даммиану летающая крепость противника нанесла удар по посёлку, где жила наша семья. Погибли все, только мать уцелела. Она была в соседнем поселении, в больнице; время пришло рожать. И она мне дала имена остальных детей.
Я сочувственно помолчал. То был первый и последний раз, когда хатти-катт атаковали мирное население. Вроде бы по ошибке… Но зачем парня в школу военных пилотов понесло? Мать бы пожалел.
Айвер Джан Хелла угадал, о чём я думаю.
— Я не единственный сын. Мать второй раз удачно вышла замуж. — Судя по лёгкой гримасе, он материнский выбор не одобрял; впрочем, это было совершенно не моё дело.
Курсант машинальным, привычным, хозяйским движением положил руки на пульт управления. Пилот, чтоб его!
— Лапы убери.
— Ой. — Он дёрнулся, смутился. — Виноват!
Я подавил усмешку. Вот и начинаешь чувствовать себя старым и мудрым. Для командира группы ты ещё волчонок, а для молоденького курсанта — уже начальник.