Коллекция. Караван историйРепортаж
Валерий Гаркалин: «Моя будущая жена подумала, что я от нее сбежал»
«Мы не копили деньги, я не дарил Кате бриллианты и шубы. Зато мы стояли обнявшись на краю света, в Новой Зеландии, на берегу и смотрели на Тихий океан. Все, что у нас было, мы тратили на путешествия. А если денег не хватало, одалживали. Происходило это так: «Хочешь в Америку?» — «Хочу!» Мы занимаем деньги и летим», — рассказывал Валерий Гаркалин.
Знаете, мой отец не раз говорил, что я занимаюсь не мужским делом. А когда его не стало, сестра принесла мне целую подборку статей и интервью со мной. Оказалось, что папа втайне собирал их. Такой уж характер, он всегда был очень скупым на похвалы...
— Валерий, а как получилось, что в раннем детстве у вас была другая фамилия, не отцовская?
— Моя первая фамилия Полянский — это девичья фамилия матери. Папа не хотел моего рождения, мама с ним не согласилась, и они из-за этого расстались. До 4—5 лет я рос у бабушки Дуси — Евдокии Полянской, маминой мамы, — в деревне Дюдево под Минском. Помню церковь прямо напротив бабушкиного дома. Помню, как я стоял там и повторял за молящимися женщинами все движения. Они крестились — и я крестился. Они поправляли платки — и я поправлял волосы. Никакого религиозного экстаза я не ощущал, но от всего этого возникало чувство абсолютного счастья... Потом мама вернула отца, они поженились, родилась моя сестра Марина, и меня забрали в Москву. Так я стал Гаркалиным. Мама вспоминала: когда привезли меня в Москву от бабушки, я пел белорусские песни и говорил только по-белорусски.
— В вашем детстве многое было непросто... Вы ведь переболели полиомиелитом...
— Да, я заразился в роддоме этой жуткой болезнью, уничтожающей мышцы, так что нога или рука становятся костью, обтянутой кожей. Но в моем случае разрушительные процессы были остановлены. Именно в тот период изобрели препарат для борьбы с полиомиелитом. И мама приобрела спасительное лекарство. Тогда же меня крестили. Может быть, совпадение, но болезнь тут же отступила. Правда, хромота осталась до сих пор...
— К счастью, она не помешала вам стать артистом...
— Зиновий Гердт тоже хромал. Незадолго до смерти он снимался у Сережи Газарова в «Ревизоре», играл смотрителя училищ. И перед съемкой он спросил: «Сережа, я могу позволить себе в моей роли легкую характерность?» — «Конечно, Зиновий Ефимович, вы только скажите, какая характерность, чтобы не было для меня неожиданностью...» — «Я буду немножечко хромать»... Так вот, свою хромоту я тоже считаю характерностью. Другой такой ноги, как у меня, нет.
— Как вы впервые соприкоснулись с миром кино?
— Это тоже произошло в детстве. Переехав в Москву, я снова стал жить возле церкви. Теперь это был Андроников монастырь. Окно комнаты, в которой я делал уроки, выходило прямо на него. Так я потихонечку воцерковлялся, глядя в окно и набираясь красоты... А рядом Яуза, красивейшее место, фантастический ландшафт. Москва же вся была на холмах, на них и строились соборы. А еще там рядом Курский вокзал, и я, как и другие мальчишки, рос шпаной привокзальной. Мы придумывали разные штуки. Например, делали такие деревянные досточки на подшипниках и летом скатывались на них от монастыря с горки вниз. А зимой на тех же досках скатывались без всяких колесиков. Однажды я покатился куда-то не туда, и меня занесло внутрь монастыря. Там я увидел странных людей в черных балахонах. На меня бросилась какая-то женщина, я смертельно испугался. В итоге меня оттуда вывели. И что вы думаете, прошло много лет, я уже в армии служил, и к нам в часть привезли картину «Андрей Рублев» Тарковского. Тут-то я наконец понял, что это было: получается, я попал прямо в гущу съемки той сцены, где Андрей дает обет молчания. Возможно, это был знак, что рано или поздно я ворвусь в кино...
В том районе я жил до восьмого класса. Рядом — ДК Метростроя. Туда я ходил в кружок хорового пения и на танец. Но с хореографией не получилось: моя милая хромота мешала какие-то движения делать, и пришлось расстаться с идеей балетного будущего. Но я активно стал заниматься музыкой, аккордеоном... Еще в ДК Метростроя показывали кино. Мы с сестрой ходили на мультики, а потом я прятался под креслами и оставался на сеанс для взрослых. Так в 13 лет я посмотрел «Мужчину и женщину» — один из лучших фильмов Клода Лелуша. Я-то собирался посмотреть эротику. Кто-то из дворовых друзей рассказал, что в фильме есть откровенные сцены. Но вышло совсем не то, что я задумывал. Я вдруг ощутил магию кино, понял, что вижу что-то необыкновенное... А после восьмого класса мы, к сожалению, переехали. В Щелково, в Подмосковье. Этот городок мне ужасно не нравился — он был окружен заводами и какими-то химическими комбинатами. По утрам висел смог. Но в Щелково оказался прекрасный народный театр. Я много там играл. Меня даже стали узнавать в городке. Ходили на мои спектакли, всем нравилась моя Баба-яга в сказке Шварца «Два клена». Когда через много лет мы общались с Инной Чуриковой на площадке «Ширли-мырли» (она играла мать братьев Кроликовых), смеялись: она вспоминала, что тоже играла Бабу-ягу в московском ТЮЗе, а потом в фильме «Начало».
— Вы несколько лет поступали в театральные вузы Москвы, но получали от ворот поворот.
— Иногда очень жесткий. До сих пор, проходя мимо Щукинского училища, ощущаю ужас и безнадежность. Там я услышал от педагога в комиссии: «Молодой человек, если вы видите на здании вывеску «Театральный институт» — обходите его стороной. У вас нет таланта». После школы я провалился во все театральные вузы. Потом целый год работал на заводе контролером измерительных приборов. У начальника было одно наслаждение и радость — издеваться надо мной. Я должен был три месяца обучаться ремонту манометров, но мне этот срок продлили еще на два месяца, хотя я все знал... Потом на два года забрали в армию... Затем — очередная неудачная попытка поступить. Отец считал, что это ерунда какая-то. Сам он руководил заводским гаражом, вот это было мужское дело. Мама же, видя, как я переживаю из-за провалов, однажды принесла мне вечернюю газету. А там на последней страничке — маленькое объявление о том, что Гнесинское училище и Московский театр кукол проводят набор на отделение актеров театра кукол. Я туда пошел... Очень благодарен моему первому учителю Леониду Абрамовичу Хаиту, он научил меня понимать профессию. Но, признаюсь, первые два года, которые я учился на кукольника, я еще пытался поступать на драму. А потом смирился. По окончании учебы работал в передвижном театре «Люди и куклы», приписанном к Кемеровской филармонии. Потом три года в Театре Образцова. А в 1988-м окончил эстрадное отделение ГИТИСа, и Плучек пригласил меня в Театр сатиры. Тогда мне исполнилось 34 года. Вот такой запутанный путь в драматические артисты у меня вышел.