В защиту объективности критики: Колонка Алексея Гусева
Вести полемику с коллегами в публичном поле доводится нечасто. Принято считать, что для этого есть редакционные курилки, фестивальные вечеринки, чаепития на кафедре, — частная переписка, наконец. Бывают еще, конечно, обсуждения в соцсетях, ох как бывают, но там обычно завязывается перепалка, а не полемика, от которой только и радости, что лишний расход капотена. В основном же на рецензию отвечаешь другой рецензией, на статью — другой статьей. Вплетая свой голос в какофонию, именуемую рецепцией, и становясь очередным номером в обширной библиографии неведомого усердного аспиранта. Пусть он выявляет полемику, раз такой усердный.
Но то — о рецензиях и статьях. На манифесты, сколь ни редки они по нынешним вязким временам, отвечать принято в открытую и прилюдно. Это жанр не кулуарный — площадной, здесь правит императив, и окромя другого императива, приема против него не сыщешь. Что ж, быть по сему.
В конце апреля на культовом сайте «kimkibabaduk» Мария Кувшинова опубликовала текст под названием «Настало время ангажированной критики (потому что другой не бывает)».
Если разбить авторскую аргументацию заглавного месседжа на пункты, то, если коротко, они таковы (с учетом, увы, неизбежного при пересказе упрощения и огрубления):
1. Аполитичность критики, почитаемая современным российским профессиональным сообществом как добродетель, является наследием 90-х, когда она, в рамках тогдашней постмодернистской стратегии, оказалась естественной реакцией на беспросветную идеологизированность советской публицистики. Ныне же эпоха сменилась, и дух у нее иной, а потому добродетель выродилась в порок.
2. Претензия на объективность, во имя которой критики отказываются от ангажированности, ставит своей целью «транслировать свою позицию как дефолтную», т. е. считает свободу от идеологии ключом к универсальности высказывания. Однако в современном мире, в принципе отказавшемся от понятия «дефолтной позиции», эта претензия несостоятельна.
3. Отказ от ангажированности все равно невозможен: «человек всегда чем-то ангажирован». Значит, надо перестать делать вид, что от нее якобы свободен, осознать ее «как политическую платформу» и таким образом «идентифицировать себя […] как актора в сложно устроенном мире, состоящем из миллионов других акторов». Это будет честно. Позиция же «неангажированной критики» есть лицемерие («комедия объективности»), поддерживающее существование системы привилегий.
Все три пункта вызывают, скажем так, сомнения.
Менее всего — первый. Да, действительно, отказ от идеологической критики возник на постсоветской территории в 90-е годы как реакция на советский официоз. Значит ли это, что причины этого отказа оказались исчерпаны вместе с эпохой, ибо были неразрывно с ней связаны? Та эпоха востребовала такой тип критики, а не породила его. Горячность (и порой гротескность), с которой авторы, «дорвавшиеся» до свободы от догм и доктрин, этой свободой воспользовались, — разумеется, веяние времени, а потому есть, в тех своих формах, явление специфичное и преходящее. Но само по себе представление о том, что критика не может, не имеет права транслировать идеологические убеждения автора, — много, много старше, и бытовало в самые разные времена с самым разным «духом». Это, конечно, еще не гарантия его истинности. Просто историческая «привязка» к 90-м тут ни при чем. Когда смогли, тогда и осуществили. Если, просто для примера, свобода критики от идеологической ангажированности есть лишь профессиональная норма, от которой отечественные авторы долгое время были насильно отлучены, — то с чего бы от нее отказываться по прошествии времени и смене времен? Если, скажем, человек весной был простужен, а потом выздоровел и все лето провел в омерзительно здоровом состоянии, — так ли уж ему необходимо осенью опять изо всех сил напрашиваться на насморк, ибо, чай, не лето и дожди обязывают? Может, все же необязательно настолько всем своим существом подстраиваться под погодные условия? И считать здоровье лишь одним из равноправных состояний в сложно устроенной жизни?..
Это все, конечно, еще не возражения. Это, как и было сказано, лишь сомнение: в том, что данный исторический аргумент является аргументом. А вот в остальных двух пунктах сомневаться не приходится.
Тут возражения неизбежны. Хотя и очень разные.
Второй пункт кажется ошибочным не по цели, а по изложению. Объективность, во имя которой критик отказывается от ангажированности, — не претензия на универсальность и дефолтность. Наоборот. Такой претензией обладает лозунг, идея, концепция, — то есть нечто антропогенное и умышленное. Когда та же Мария Кувшинова несколько месяцев назад рассказала о своей беседе с некоей европейской коллегой, которая удивилась тому, что российская кинокритика не затрагивает проблематику феминизма («