Медвежья заслуга
Сорок лет назад наша страна на неделю забежала прямо в будущее. На московской Олимпиаде‑80 мы потренировались жить в новом мире. Думали, спринт, — оказалось, марафон.
Открытие Олимпиады‑80 сейчас не вспомнит никто. Закрытие вспомнит каждый. А ведь открывал Игры 19 июля сам глава государства, красивый юный семидесятитрехлетний товарищ Леонид Ильич Брежнев, специально доставленный с отдыха в Крыму. Но кто же не видал тогда в телевизоре товарища Брежнева, да еще по многу раз в день? Неинтересно.
Все великолепие первого дня с его греческими колесницами и факелоносцами затмило закрытие Игр 3 августа, на котором выступил главный герой Олимпиады, не бегун, не метатель копья, даже не тяжелоатлет, а восьмиметровый олимпийский медведь Миша. Лев Лещенко с Татьяной Анциферовой спели: «На трибунах становится тише… Тает быстрое время чудес. До свиданья, наш ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес», и огромный медведь на связке воздушных шаров, что твой Винни Пух, взмыл над Лужниками и исчез в ночном небе. Незабываемо! Все поле было по тогдашней моде выстелено людьми, а из них хореографами и тренерами были составлены звезды и круги. Там были и парни в национальных костюмах, и атлеты с флагами, и гимнастки с лентами и обручами, как на первомайской демонстрации. А вот Мишка на стадион вышел впервые. Вышел и сразу улетел.
Все на стадионе утирали слезы, потому что с олимпийской сказкой, как и было сказано в песне, приходилось прощаться. Для кого-то сказка продолжалась шестнадцать дней, для кого-то все пять лет. Советский Союз ждал своих Олимпийских игр с начала семидесятых, но когда в 1975‑м наша красавица Москва победила в голосовании ихний хваленый Лос-Анджелес, власти ужаснулись: что мы наделали? Теперь мы знаем о письме Брежнева, которое он направил Константину Устиновичу Черненко. Брежнев искренне удивлялся: «Как-то сложилось таким образом, что нами принято решение провести спортолимпиаду в СССР. Стоит это мероприятие колоссальных денег. Возможно, этот вопрос нам следует пересмотреть и отказаться от проведения Олимпиады». Генсек предлагал даже заплатить неустойку, если придется.
Никто по-настоящему не знал, как должны проводиться Олимпийские игры, хозяевами их мы никогда не были. Поэтому на ближайшую Олимпиаду в Канаду послали огромный десант чиновников нового олимпийского комитета, хотя где Монреаль, Канада, а где Москва, Советский Союз. Надо было расселить спортсменов, номеров в гостиницах не было, да и гостиницы были для командированных, а не для туристов. Надо было строить новые стадионы, потому что ни в сталинское «Динамо», ни в хрущевские «Лужники» немыслимо было вместить программу соревнований. Надо было заказывать телевизионное оборудование, средства связи, открывать рестораны и кормить гостей, потому что Олимпийские игры проводить — это вам не ракеты запускать.
Меж тем у Москвы были свои и совершенно другие генеральные планы, и я помню, как за новогодним столом, не стесняясь женщин и детей, в том числе меня, чертыхались главные архитекторы страны, когда стало ясно, что за пять лет в столицу надо встроить практически новый город. Конечно, у зодчих чесались руки и пиджаки, куда следовало потом прикреплять ордена и медали, но работа ожидалась адовая.
Главный архитектор Москвы Михаил Посохин-старший взял себе самые важные объекты — олимпийский стадион и бассейн, поставив их в самый центр старого города. Москва долго не могла их переварить — пустыня вокруг нового Олимпийского проспекта стала тому примером. Я думаю сейчас, что именно эти пять героических лет добили город моего детства. Ради спорта медвежьей лапой прошлись по живописнейшим кварталам деревянных домов в Сокольниках и в районе проспекта Мира. Построили новые районы вроде Олимпийской деревни или Крылатского вместе с его велотреком и гребным каналом. Открыли новый аэропорт Шереметьево‑2, который задуман был как триумфальные ворота в СССР, а потом на десятилетия стал для многих калиткой из страны на Запад.