Музыка: Александр Маноцков
Композитор стал режиссером своей оперы «52» — первой постановки в этом жанре в истории БДТ. Этот феноменальный гезамткунстверк объединяет разные виды искусства — музыку, ироничный видеоарт и тексты Льва Рубинштейна.
В драмтеатрах, прямо скажем, оперы обычно не идут — ваше произведение «52» стало первым в репертуаре БДТ.
И кроме того, «52» — моя первая опера, написанная специально для постановки в Питере (и во многом про Питер) и при этом дошедшая до постановки. Вся визуальная история, которая в ней разворачивается, снята в Петербурге. Видео для этой оперы я нарисовал заранее — сделал раскадровки, как в кинематографе. Город прекрасен тем, что ты можешь нарисовать кадр, заранее зная, как все в нем будет происходить, потому что в Питере всегда все происходит более-менее одинаково. Ты знаешь места, в которых будет нужная тебе атмосфера, понимаешь, как люди будут двигаться там в кадре, даже если не был в этих локациях несколько лет. Приезжаешь — все как ты себе и представлял. Наверно, это свойство не только Питера, но мест, к которым прикреплен сознанием, душой. Опера «52» создана специально для БДТ — театра, который я люблю, который для любого питерского человека с детства означает что-то очень важное. Я бывал ребенком еще в том, легендарном БДТ, о котором здесь очень хорошо помнят при всех новациях, которые происходят сегодня. Мне хотелось помимо решения своих композиторских и визуальных задач добиться высвобождения имеющегося в театре потенциала, дремлющей в нем возможности. Театр для меня — это возможность оркестровать музыку и атаковать слушателя сразу на нескольких визуальных и смысловых уровнях. Способ воздействовать на большее количество рецепторов. Словом, волшебная история.
А как бы вы описали сюжет этой оперы?
Рассказывать о нем — значит расписаться в собственной беспомощности. Он точно «про что-то», даже очень сильно про что-то. Из всего, что я делал, это одно из самых нарративных, повествовательно-осмысленных, сюжетных сочинений. Не всегда в опере должен быть объяснимый сюжет, а здесь он есть. Мне хотелось, чтобы героем являлась публика, зрители. В какой-то момент они и видят себя на экране. В этом нет ничего нового — так пытались, наверно, поступать и Еврипид с Эсхилом.