Обслуживание в номерах
В четверг пришло уведомление. Светло-голубая бумага, фирменная желтая полоска поперек.
«Уважаемая Лилия Федоровна! Настоящим сообщаем, что во вторник, 25 марта 2452 года, Вы нарушили правило #3002 Всеобщего Порядка. Напоминаем, что, согласно вышеуказанному правилу, ездить в общественном транспорте с прической «конский хвост» категорически запрещено. Тем не менее именно Ваш конский хвост загораживал камеру скрытого наблюдения в монолейбусе #624 в течение двадцати минут. В связи с тем что правило #3002 входит в Свод административных нарушений и регулируется сетью Карательных гостиниц, в качестве наказания Вам надлежит провести два месяца в отеле «Рангастус» (#178-ИГ в реестре). Согласно заключению психолога, Вы обладаете легкой формой социофобии из-за врожденных отклонений аутичного спектра. Исходя из этого наказание будет состоять в принудительном общении на постоянной основе. Ваш персональный палач Инна будет ждать у входа в административное здание отеля 2 апреля в 9 утра.
С уважением и всего наилучшего, Администрация Совета Всеобщего Порядка»
День был солнечным. Лиля мяла бумажку в руке и шла перекусить. Когда она открывала дверь в кафе, асфальт уже был в крапинку. Начался испуганный ливень. Менеджеры из бизнес-центра «Новомещанский», отобедав ланчем комплектации «стандартная», расселись по столикам как по партам – перед прозрачной стеной, по которой показывали дождь, как перед доской. И послушно ждали звонка. Совет Всеобщего Порядка уже наверняка прислал уведомление в отдел кадров, и Лиля думала, что положит в чемодан.
В общем и целом ей везло – наказание назначали всего третий раз. Первый раз следовало заниматься в спортзале каждый день в течение месяца. Унижаться групповыми занятиями. Это было терпимо. Во второй раз на два месяца ее лишили книг. Это было тяжелее. Раньше нарушителей отслеживали не так эффективно, но с тех пор как Международная комиссия приняла закон о скрытых видеорегистраторах прошлой осенью, с этим стало строже. И ведь она действительно один раз случайно хлестнула хвостом по уху того господина в метро, в кепке и с носом, похожим на дерево с широким стволом. Она боялась, что он подаст жалобу, извинялась и плакала, но тот, видимо, смолчал.
Пятнадцать лет Лиля жила одна в белой двушке, ставшей ей второй кожей. Двадцать первый этаж, Третий центральный административный округ. Однажды решилась купить кота, их тогда выдавали на работе по квоте Министерства селекции. Лиля назвала его Роберт. Он прожил два года и умер за четыре часа от незарегистрированного вируса. Второй раз заводить животное она не стала – слишком много бумаг и волокиты.
Лиля вошла в квартиру, повернула ручку подачи электричества. Включила на подзарядку шкафы с электронной библиотекой: они засветились светло-зеленым светом, который она так любила. Книги достались ей от родителей, которые, согласно правилу #398, по достижении шестидесятипятилетнего возраста переехали в резорт для престарелых «Благолепие» сети Пенсионных гостиниц. А родителям – от бабушки отца, она была дальним и непрямым потомком великого писателя. Собиралась медленно и вдумчиво: вспоминала сухие и всегда холодные мамины руки, мужчину, которого любила (счастливо женат и правилопослушен), трогала занавески и кухонную столешницу из искусственного камня. Спала плохо: волновалась.
Она вышла из дома в шесть утра. Неявка каралась уголовным Сводом. В фарах такси резал дождь. В электричке не работала бегущая 3D-строка. Машинист по ошибке нажимал на две кнопки сразу и кричал на весь поезд: «Стартую?», «Трогаться?», «Что делать?», «Давай по межкабу!». «Значит, электричками все еще управляют живые люди, – подумала Лиля, – удивительно. Наверное, какая-то программа Министерства занятости по борьбе с безработицей». Она села вначале у прохода, потом пробралась к окну. Небоскребы спотыкались о раму. Затем запрыгали столбы. Один был сломан пополам. Лиля заснула.
***
Невысокая, широкоплечая, в пышной юбке а-ля рюс, Инна ждала у входа в административный корпус: на табличке Лилина фотография из Facebook (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) 120S pro.
– О, это вы? – удивилась она. – И как я должна была вас узнать? У вас такая удачная фотография на профайле! Вы там такая красавица... Нельзя, знаете ли, людей в заблуждение-то вводить.
Голос у Инны был низкий, почти мужской. Фраза опалила Лилю, как внезапно пыхнувшее на лицо пламя, она беспомощно подумала: «обычная фотография, даже без косметики и фотошопа», но решила промолчать.
– Вы по новому правилу, всего три месяца назад введено, поэтому будете на этаже общих нарушений. – Инна прикусила ее за локоть жилистыми пальцами. – Тут направо, и после розария прямо. Не обращайте внимания, не наступайте, обходите – еще с утра не успели убрать. Одна особа из абортарного выкинулась сегодня с шестнадцатого.
Шеи у Инны почти не было: закрученный на затылке пучок сползал сразу по спине, когда она задирала голову, чтобы говорить с Лилей.
– А что там? Инна забеспокоилась, так ей понравился вопрос.
– Вы же знаете, детей позволено иметь только менеджерам выше категории «З», при этом аборты у них запрещены.
Лиля знала. В марте ей исполнилось тридцать пять. «И»-категория. Призрачный шанс получить «З» маячил года через два. Иногда, по вечерам, она лежала на кровати с котом на животе и думала, что разрешение иметь ребенка могло стать той единственной причиной, по которой она смогла бы пустить в свою двушку мужчину. Существовали еще Банки спермы и институт Полигамных браков, но эти варианты ей не нравились.
– И это последнее нарушение, которое идет перед уголовным, поэтому наказание особой длительности – полгода. Тем женщинам, кто забеременел ниже «З», дают родить, но ребенка забирают. И вверяют какой-нибудь бедняжке выше «З», сделавшей аборт. Она должна ухаживать за ним, а через полгода, сердцем прикипев, отдать обратно матери. Но вы же знаете, какие ограничения по правилам у низкородных. Это клеймо! Хотя некоторых, по-моему, это не смущает: рожают же. В метро их целые орды! Я своих, пока детьми были, там не возила: боялась, что подхватят чтонибудь незарегистрированное, – Инна улыбнулась. – Правда, придумано восхитительно? Для нас – очень легкий корпус. Если палача переводят в абортарный, считай премии обеспечены.
– А за что вам дают премии?
Инна ждала этого вопроса и отвечала с не меньшим удовольствием:
– За доведение до самоубийства, разумеется.
***
Номер 613 был похож на пенал. Слева вдоль стены – заправленная нетканым покрывалом кровать. Справа – стол. Отъезжающая в стену дверь раскрывала вид на душ в виде футляра для очков и на несколько полок. Инна обыскала Лилин чемодан, забрала книги, айфон, клатч с лекарствами, электронные сигареты и таблетки сна. «Первую неделю без допинга, потом верну», – посмеялась она над своей шуткой.
– Кровать с автоматической функцией обновления белья, – объяснила она, показывая на круглую ручку, – утром задаешь режим стирки, вечером спишь на чистом. Понятно?
В качестве исключения первого дня Инна оставила ее одну перед завтраком, «обустроиться и почувствовать себя как дома».
Лиля подошла к окну. Дождь давно закончился. В пятнах света на жалюзи блестела сыпь от капель на стекле. На стене – отражение прорезей в жалюзи – желтые цыганские серьги висюльками. Человек в ярко-оранжевом комбинезоне прятал черную землю под зеленой травой – раскатывал ее из валиков. Искусственные деревья регулярно прыскали кислородом из серебристых распылителей, в открытую форточку Лиля слышала дисциплинированное «пфф!». Вкопанным в землю бильярдным шаром торчал посередине розарий. Головная боль засверливала с затылка. Лиля прижалась лбом к окну и посмотрела вниз. Возле дорожки (кровавую лужу уже засыпали) на скамейке сидел старик. Он тоже смотрел, как садовник разворачивает рулонную траву.