Правила жизни Киры Муратовой
Режиссер, Одесса, умерла 6 июня 2018 года в возрасте 83 лет
Вы меня хотите как консервную банку раскрыть? Порежетесь о края.
Я родилась в Сороках. Это нынешняя Молдова, а тогда была Румыния. Я то, что называется безродный космополит. Слыхали такое слово? Это название, которое мне очень подходит. Но вообще-то я перемещенное лицо. Жила то в Румынии, то в Советском Союзе, а еще была эвакуация, и мы с мамой оказались в Ташкенте, а потом я в детдоме была полгода... Да где только не оказывалась.
Мне безразлично, где жить, если там можно работать.
Была такая мода у англичан — у Киплинга, у Моэма — воспевать загадочный Восток. И для меня он такой же — загадочный, завораживающий. Я только приехала в Ташкент, только на эту землю ступила — и думаю: это моя родина. Вокруг деревья с густой-густой листвой, а разница между солнечной стороной и тенью — очень сильная, резкая. Заходишь под такое дерево и будто проваливаешься под землю.
Рим для меня — это сон, мираж. Самый сноподобный город.
Искусство действует очень короткое время. Ты просыпаешься утром и постепенно отходишь от того, что на тебя подействовало вчера. Говорят, в какой-то стране показали фильм «Броненосец «Потемкин» — и случилась революция. Но это не правило — просто совпадение.
Я слежу за новостями. Правда, иногда ухожу в другую комнату, потому что становится противно.
Я ненавижу войну. Я вообще не понимаю, как это можно — в XXI веке убивать друг друга. Это должно быть запрещено, как людоедство. Хотя людоедство я еще как-то могу понять, потому что голодные люди едят как животные. Но война — это омерзительная вещь. Ни ради какой территории, даже если ты назовешь эту территорию родиной, мы не имеем права убивать друг друга.
А что еще есть, кроме своей точки зрения? Да ничего, на самом деле. Потому что все равно к этому возвращаешься — к своей точке зрения.
Мне скучно говорить впустую. Слова я люблю, когда они нужны — у меня все фильмы говорливые. Я хотела бы снять немое кино, но не могу, не умею.
Я сейчас не говорю, что я режиссер. Говорю: я была режиссером. Это было абсолютное чувство удовлетворения. Как наркотик, как страсть, как любовь. Конечно, это счастье. И очень нервное перемежение: то плохо, то хорошо. Потом плохо — и опять хорошо.