«Кто-то должен быть здесь»: Женя Беркович о цензуре в театре и решении остаться
Женя Беркович — театральная режиссерка, номинированная на «Золотую маску», участница театральной студии для слабослышащих подростков в ГЭС-2, приемная мать двоих девочек с ментальной инвалидностью. Редактор Forbes Woman Когершын Сагиева поговорила с Беркович о том, что происходит с театром после 24 февраля, о социальных проектах и о том, почему она срочно удочерила своих детей.
Женя Беркович — российская театральная режиссерка. В 2013 году окончила Школу-студию МХАТ (мастерская Кирилла Серебренникова). С 2018 года — создательница и художественная руководительница независимого театрального проекта «Дочери СОСО». Режиссерка спектаклей «Рисовая собака», «Черная книга Эстер», «Финист Ясный Сокол» (в 2022 году спектакль был номинирован на театральную премию «Золотая маска» в четырех номинациях).
Мы встретились с Женей после спектакля «Рисовая собака». В сентябре он был перезапущен — появился второй акт «Синяя собака», в котором актрисы читают стихи, написанные за последние полгода Юлием Гуголевым, Верой Полозковой, Алей Хайтлиной, Вадимом Жуком и другими русскоязычными авторами. О том, что изменилось в жизни взрослых, детей и их игрушек.
— Все вокруг только и говорят об исторических параллелях, бесконечно вспоминают «философский пароход», говорят о политических, культурных деятелях, которые навсегда оставляли Россию. У вас возникают такие параллели?
— Я ужасно не люблю разговоры про отрицательную селекцию. Может быть, это наивное, глупое народничество, не знаю. Меня это раздражает. Ассоциация с «философским пароходом» предполагает, что есть какие-то лучшие, которые навсегда уехали, и есть какой-то народ, который остался. Люди так не делятся, сейчас, в XXI веке уже точно. И остаются люди по очень разным причинам, и уезжают по очень разным причинам, и возвращаются сто-пятьсот раз, слава богу. Я не думаю (очень на это надеюсь), что технически возможно взять и закрыть границы. Даже в Северной Корее пока что не удалось сделать реальный железный занавес, а у нас, по-моему, и не получится, потому что все продолбают раньше.
— Почему вы не уезжаете? Вы не хотите или не можете?
— Я не хочу уезжать. Еще есть объективные причины, по которым я не могу уехать, и говорить про них тоже не очень могу. От меня зависят мои дети, бабушка, родители. Но правда в том, что если бы я реально хотела уехать, я бы разобралась с причинами.
— Вы боитесь не найти там себя?
— Нет, не боюсь. Я понимаю, что уехав, не умру с голода, поработаю в Тель-Авиве, в Берлине, где-нибудь еще. За все эти месяцы я так и не сформулировала, почему я все еще здесь. Мне кажется, я нужна здесь. Когда говорят «кому мы там нужны», я слышу не «что я могу получить там», а «что я могу дать там». Я понимаю, чтó могу дать здесь, и я не преувеличиваю свою значимость. Вот мы делаем спектакли, которые не смогут прозвучать ни в каком другом месте. Кто-то должен быть здесь. В конце концов, через 20-40-60 лет нам придется снова разговаривать с миром. Кто-то должен быть здесь, чтобы потом сказать: «мы были с вами». И мне кажется, когда ты в Москве, это честнее и нужнее, чем, например, в Ереване.
— Только что закончился спектакль «Рисовая собака». Реально сейчас без страха ставить спектакли в России?
— Без страха нереально. Страх не отпускает каждую секунду. Только что закончился спектакль, люди вышли. Мы не знаем, все ли они дошли до дома, написал ли кто-то донос, позвонил ли кому-то своему. А завтра мы снова играем этот спектакль, и через некоторое время еще раз сыграем. И придут люди в форме.Говорят, «цензура дает энергию художнику». Ничего она не дает. Тяжело, противно и неприятно.
— Закрыт «Гоголь-центр», многие спектакли отменены. Из всех этих отмен какие для вас стали настолько значимыми, что вы их зафиксировали как «это за гранью»?
— Мне сложно ответить на вопрос «Что для вас изменилось после 24 февраля 2022 года?». Потому что для меня все изменилось с принятием закона Димы Яковлева. Это мой водораздел. Он не связан с театром, и я не считаю, что театр — самое важное в мире. Есть истории, когда законы придумывали под конкретных людей. Под каких-нибудь Pussy Riot, которые сделали что-то, что взбесило, и их наказали. Закону Димы Яковлева предшествовала смерть [Сергея] Магнитского, и когда вышел санкционный список, то наказали абсолютно невинных детей, которые никак не связаны с происходящим («Закон Димы Яковлева», который в том числе запрещал гражданам США усыновлять российских детей, стал реакцией на Акт Магнитского — принятый в декабре 2012 года в США закон, который ввел персональные санкции в отношении лиц, ответственных за нарушение прав человека в России. Изначально этот акт был направлен в первую очередь против лиц, подозреваемых в причастности к смерти Сергея Магнитского, погибшего в московском СИЗО, —