Теория игр: шанс на счастливую жизнь
Родители Артема — люди из разных миров. Мать родилась и выросла в хорошей семье, а отец — дворовый хулиган из социальных низов. Артем всегда плохо учился, еще в детстве ему диагностировали задержку в развитии, а полгода назад он связался с плохой компанией и пошел вразнос. Как справиться с кризисом подросткового возраста и есть ли у юноши шанс на нормальную, счастливую жизнь — об этом в новой колонке психолога Катерины Мурашовой.
Фейерверк подростковости
— Мои родители были умными, сильными и целеустремленными людьми, поэтому меня, своего единственного ребенка, девочку, они растили в клетке. Клетка была с некоторыми достаточно стандартными признаками элитарности: няня с педагогическим образованием, раннее развитие, мультики, компьютер и телефон по строгому лимиту, садик Монтессори, кружок при Эрмитаже, гимназия при Русском музее… Перечислять дальше?
— Спасибо, не надо, — вежливо кивнула я. — Скажите только: все это, вами перечисленное, — оно художественно-гуманитарное. У вас имелись какие-то таланты в этой области? Специальная детская одаренность? Родители следовали за чем-то реальным?
— Ничего подобного. Исключительно, как вы любите говорить в своих лекциях, родительские амбиции и норма реакции. То есть в результате многолетнего, очень неплохого обучения и обширной практики я, конечно, всегда рисовала лучше, чем произвольный десяток детей-ровесников, наловленных на улице… Но никаких «божьих искр» в моих работах не было никогда, и где-то годам к десяти-двенадцати я это уже отчетливо понимала. Нет, нет и нет. Родители, безусловно, предпочли бы математическую линию, но там моя к ней неприспособленность была уж очень очевидна. От задач по математике уровнем хоть сколько-то выше среднего я сначала начинала нервно зевать, а потом просто засыпала. А когда в школе началась физика, у меня от нее кружилась голова.
— О! У меня тоже! — я решила «присоединиться». Мы обе заулыбались.
— Мои родители в своих планах не учли одного: я, их ребенок, тоже изначально была сильной и целеустремленной. А вот ума и опыта у меня, по понятным причинам, еще не было. И где-то между пятнадцатью и шестнадцатью годами я рванулась из своей благопристойно-интеллектуальной клетки наружу.
— Это было прямо ярко? Такая настоящая взрывная подростковость?
— Не то слово. Просто фейерверк. Я бросила все занятия, быстро нашла максимально дурную компанию, приобрела там все возможные дурные привычки сразу и в завершение набора влюбилась в ее уже почти криминального лидера. Ему, выросшему в наборе бытовых кошмаров, было лестно внимание «девочки из хорошей семьи», и он первое время даже старался в общении со мной «встать на цыпочки». Я жила как в одесском фольклоре и остро наслаждалась происходящим.
— А что же ваши родители?
— Они на какое-то время просто растерялись. Внезапно столкнулись с моим хамством и острыми насмешками над всем, что было им дорого, и не знали, как поступить. Наверное, с кем-то советовались. Пытались «меня понять», объяснять, разговаривать, угрожать, репрессировать — все вперемешку. Я, все время слегка пьяная от любви и дешевого алкоголя, только смеялась им в лицо. Видела, что им было страшно (все детство было страшно мне самой — я боялась «перестать соответствовать» окружающим меня высоким планкам), и мстительно ликовала, ибо впервые в жизни я ощущала себя защищенной от них, восхитительно живой и свободной. Все кончилось достаточно внезапно.