Перечеркнутый каток
В 29 лет писатель Александр Снегирев взял премию «Дебют», в 30 одновременно номинировался на «Нацбест», «Большую книгу» и «Русского Букера», а в 35 получил и его. Специально для Esquire он написал рассказ о человеке, который больше всего на свете любил чистить снег.
Встретил на стоянке соседа-пенсионера.
Он был краснолиц, стоял, опершись на лопату, и смотрел вверх.
Был январь, в январе нормальное дело – выходить на стоянку с лопатой.
Только не в этом январе – зима была бесснежная. Уже приближался февраль, но снег так и не выпал, и прогнозы не вселяли надежд.
Лентяи, не сменившие летнюю резину, ликовали, дворники бездельничали и, чтобы оправдать свое существование, время от времени посыпали чистые тротуары химической крупой, призванной растворить отсутствующий лед.
Сосед вынес лопату по сезону, но не по погоде.
Мы обменялись рукопожатиями, сосед посетовал на времена.
– Вот раньше зимы были – по десять килограммов сбрасывал, пока сугробы разгребал. Потом снежок пошел все жиже и жиже, а в этом году уже два месяца толстею, и никакой перспективы.
Сосед был, как всегда, слегка пьян.
Есть люди, которые постоянно под балдой. Не до отключки, а слегка. Одни то и дело поддувают, другие поддают. И те и другие ведут себя деликатно, соблюдают этикет, но все равно видно, что они подгашенные. Какая-то нужда заставляет их смягчать зельем окружающий мир. Не могут они его в неразбавленном виде потреблять.
Мой сосед из таких. Лицо красное, глаза как вареные очищенные яйца: белые с голубым отливом.
Почему мир устроен так несправедливо? Пожилой человек, пенсионер, больше всего на свете любит сущий пустяк – чистить снег, и этого снега нет. Человеку не нужны богатство, гаремы и власть, всего лишь заурядное в наших краях природное явление, а ему отказывают. От этого дурацкого снега, может быть, его жизнь зависит. Не зря он пришел с лопатой. Он вроде как пытается нашаманить снег. Приманить. Вымолить. Хотя не пристало ему молиться, он и сам бог. Бог автостоянки.
Пятнадцать лет назад именно сосед добился, чтобы бесполезный пустырь заасфальтировали, возвели ограду и установили ворота. Он повесил на ворота замок, а поверх нахлобучил вырезанное донышко пластиковой бутылки – защита от осадков. Чтобы колпачок не потерялся, сосед прицепил его к воротам цепочкой от пробки для ванны. Разве не он бог стоянки, если он создал ее от начала и до конца? Сначала словом, затем делом.
Любопытно, что активность соседа, принесшая автовладельцам нашего дома столько пользы, связана с его страстью к чистке снега. Раньше он чистил каток на спортивной площадке. Местные конькобежцы и хоккеисты ленились, и сосед с радостью освободил их от дворницкой обязанности. Прожектор светил ярким лучом, коньки высекали ледяную стружку, люди кружили и метались, падали и поднимались, стукались о стенку и ползли вдоль нее, а сосед блаженно на это взирал, зная – скоро снегопад.
Однажды идиллия растаяла, причем буквально: поперек спортивной площадки проложили теплотрассу. Летом ничего не видно, а зимой оттаивает широкая полоса. Абсурдное действие укладчиков труб привело к гибели катка, соседу потребовалась новая плоскость для чистки, и вскоре была организована стоянка.
У меня сработал писательский рефлекс, нить переживания стала наматываться на веретено сюжета, но этой самой нити было пока недостаточно для того, чтобы соткать нормальный рассказ. Теплый, удобный, чтобы не кололся. Хотя такие определения более уместны для свитера. Рассказ вполне может колоться. Это даже плюс.
Я думал про соседа, про его безмолвную мольбу и как это описать. Я даже придумал конец. Точнее, два.
В первом варианте драматическое напряжение копится по ходу всего рассказа и прорывается в финале снегопадом, приводящим к бурному и умиротворяющему читательскому оргазму.
Второй вариант предусматривал то же самое, только без снегопада. У неискушенного читателя возник бы эффект колючего свитера, а у искушенного – чувство причастности к звенящей и непостижимой тайне бытия.
Начало имелось, концов целых два, а середина отсутствовала напрочь. Не рассказ, а какой-то мутант с ногами и головой, но без тела. Тем не менее я принялся за работу и быстренько состряпал стандартный набор удачного рассказа: необычная завязка, отчуждение от мира, тайна. Мне даже удалось вплести немного социальной критики. В общем-то все уже было на мази, но тут мне стало смешно.
Я показался смешным самому себе. Такой же смешной и устаревший, как сосед с лопатой на стоянке. И я смешон, и весь мой замысел. Ну смешно сейчас так писать. Смешно добросовестно выдумывать какого-то старика, приправлять его социальной критикой и выдавать за настоящего. Смешно и нелепо. Раньше было не смешно, потом когда-нибудь снова будет не смешно, а теперь смешно. И я решил забить на все это писательство.