Философия библиотеки
Действительно, как верно отмечает автор предлагаемой статьи, почти в каждой столице в центре города расположена крупнейшая национальная Библиотека. Это поистине мозг страны – и не случайно миллионы людей ежедневно с благоговением входят сюда, как в храм Учености. Библиотека – в чем ее высшее назначение и сакральный смысл? Как менялась ее роль с историей развития цивилизации? И – куда уходят творения человека после окончания его земного Пути? Об этом размышляет философ и публицист, профессор РГГУ Александр Марков.
Памяти памяти и история истории
Историю библиотек можно начинать по-разному. Возможно говорить, конечно, что хозяйственные таблички, бухгалтерские книги древних цивилизаций уже были библиотеками. Столицы древнейших цивилизаций были местом хранения и охраны излишков урожая, но также учета и контроля, письменного моделирования самого перемещения ценностей. Торговый обмен уже не мог строиться только на взаимном энтузиастическом согласии, что каждый получает что хочет при обмене – наоборот, экстатичность была передана жрецам, возводящим до грозных и светлых небес те ценности, которые подлежат хранению и обмену. Поэтому, конечно, статистику зерна можно считать библиотекой: в ней есть общие правила пополнения, общий режим создания и чтения текстов, наконец, присутствие жречества, которое и обосновывает, почему текст, а не только устное предание миросозидательно здесь и сейчас. Мир как божественное хозяйство требует особой летописи чисел и дел, которая и складывается в регулярность благословений свыше.
Такая функция библиотеки, создание самого совершенного хозяйственного знания, сохраняется и в наши дни. Мы прибываем в любую современную столицу, на метро или автобусе доезжаем до центра и видим обязательные национальные институты: парламент, национальный театр, национальный музей, национальную библиотеку. Театр поддерживает народный язык в широком смысле: жесты, пластика, игра, вообще иллюзия достоверности и создают то воображаемое, которое позволяет стране быть единой, гражданам – понимать друг друга. Музей раскрывает археологическое прошлое страны, со своими достижениями много веков назад по учреждению правильного и развивающегося хозяйства – музей влюбляет в это прошлое и учит граждан с любовью отзываться текущим хозяйственным задачам страны. А библиотека оказывается своеобразной «нейросетью» священного, точнее, общеполезного знания, мозгом страны – сама ее механика, с алфавитными и тематическими каталогами, с выдвигающимися картотеками и многими этажами стеллажей, подразумевает, что сейчас экспертное знание по нужному вопросу будет извлечено и отличено от неэкспертного знания.
Когда читатель приходит в национальную библиотеку, он не просто берет все, что ему интересно. Взяв сонник, он будет не гадать по снам, а находит соннику место среди книг, сообщающих о народном быте, или о предрассудках былых времен, или об истории воображения. Взяв книгу о грибах, он не просто узнает, как собирать или сушить грибы, но изучит грибы страны и ее хозяйственную жизнь. Так библиотека и оказывается главным мозгом народного хозяйства – она вырабатывает уже не отдельные решения в области управления, но само почтительное отношение ко всем благам, которые дарованы стране, природным и культурным.
Радикальная честность библиотеки
Но если бы библиотека была только механизмом создания научной информации, ее уже сейчас можно было бы заменить сервером. Что-то подсказывает нам, что библиотека не может быть заменена даже самыми совершенными алгоритмами, всей скоростью электронных систем. Казалось бы, оцифрованные тексты полностью отвечают бумажным, они воспроизводятся, изучаются и уже передаются из поколения в поколение. Но в бумажных книгах есть то очарование, которое можно назвать очарованием честности, как честен первый влюбленный взгляд или первое признание в любви.
Вспомним первую библиотеку Запада: список поэм Гомера, созданный афинским тираном Писистратом (ок. 602—527 до н. э.). Это был канон Гомера для исполнения на Панафинеях, главном афинском празднике. Писистрат любил театральные жесты, поступь, поступок, ритмическое исполнение Гомера и ритм стоп, утверждающий торжественное процветание его государства. Но, конечно, редакция Писистрата, который по-своему упорядочил устную поэзию, отводила Афинам особое место в греческом мире: где список кораблей, где прямые указания на Аттику и ее политическую роль, где вообще есть публичное упорядочивание знаний о прошлом – там заявляет себя со всеми приличествующими театральными жестами и торжество Афин как матери всей Греции. Кто хранит ключи к невидимому «серверу», как бы мы сейчас сказали, тот обещает и развернуть флот для новых походов, быстро и безупречно, обещает счастье общегреческих празднеств.
Так где же честность, когда Писистрат действовал притворно, когда он был тираном, почти самозванцем? Она в публичности Гомера. В публичном поле список кораблей становится не просто памятью о старом мире героев, а механизмом стройного принятия решений, своеобразной