Контекст в глазах смотрящего
Анна Толстова о том, во что Жан-Юбер Мартен превратил Пушкинский
В ГМИИ имени Пушкина показывают выставку «Бывают странные сближенья...», придуманную и сделанную знаменитым французским куратором Жан-Юбером Мартеном при деятельном участии одного из ведущих кураторов Пушкинского музея Александры Даниловой. Добрая половина Главного здания музея превратилась в визуальную шараду, тренажер для глаза, воображения и остроумия.
Кунсткамера! Зоопарк! Колониальный взгляд! Вырвано из исторического контекста! — вот уже тридцать с лишним лет Жан-Юбер Мартен выслушивает эти упреки, впервые обрушившиеся на его голову после революционной выставки «Маги земли», возвестившей начало эпохи глобализма в искусстве. Однако в России выдающемуся французскому куратору благодарны за многое, начиная с выставки «Париж—Москва», впервые явившей позднесоветскому зрителю раннесоветский авангард, и заканчивая III Московской биеннале, приведшей массового постсоветского зрителя к современному искусству, а к упрекам такого рода глухи, что в целом, может быть, и плохо, но в случае Мартена просто замечательно. Ведь за тридцать с лишним лет, прошедших со времен «Магов земли», маятник успел качнуться в другую сторону: кунсткамеры теперь разрешены на самом высоком уровне — достаточно вспомнить один только «Саркофаг землеройки и другие сокровища» Уэса Андерсона и Джуман Малуф, показанный в венском Kunsthistorisches и миланском Fondazione Prada,— а искусство, закопавшееся в исторический контекст так, что ничего, кроме контекста, не видно, эксгумируют и возвращают самому себе.
Кунсткамера? Зоопарк? Колониальный взгляд? Вырвано из контекста? —Мартен, основательно перетряхнувший запасники Пушкинского музея, чтобы извлечь оттуда никогда ранее не выставлявшиеся раритеты, словно бы нарочно дразнит критиков и чучелами из Дарвиновского музея, включая двухголового и двухвостого теленка, и разнообразной экзотикой из Музея Востока, Музея истории религии или же самой настоящей Кунсткамеры (петербургского Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого). И конечно, все — и Рубенс, и Гойя, и Куинджи, и носато-глазастая папуасская маска для ритуального танца огня, и чучело японского макака с яблоком, забравшегося на перегородку и меланхолично взирающего с высоты на яблоки в руках всевозможных парисов, адамов и ев,— здесь вырвано из контекста, потому что глаз прежде всего видит не контекст, а объект, и объект всегда становится жертвой великой зрительной колонизации. Эта выставка — реабилитация глаза.
Вначале зрителю предстоит настроить этот инструмент при помощи старых как мир художнических и общечеловеческих игр в визуальные подобия, которым отдан первый — Белый — зал выставки с разделом «От потаенного образа к двойному». Влезть в шкуру Арчимбольдо: увидеть стаю грифонов, в коих не то преднамеренно, не то случайно превращается крона большого дерева с фантазийного, но все же не фантастического пейзажа Якоба ван Геела; вглядываться в грозную палицу с Маркизских островов, в суровый цветок аканфа с боспорского рельефа, в пещеру позади «Геры, скрывающейся у Океана и Тефии» Карела Фабрициуса или в иконные «Хлеба» Анатолия Осмоловского, чтобы везде различить черты человеческого лица; угадывать человеческие и нечеловеческие профили не только в узорах агата, но в скалах и купах деревьев на пейзажных