Папа любит
Ксения Соловьёва серьезно поговорила с продюсером Александром Роднянским про «Нелюбовь» в кино и счастье в личной жизни.
Девятого апреля, ближе к полуночи, закончили черновой монтаж. В шесть утра десятого Александр Ефимович Роднянский в черном плаще Tom Ford и три цифровых бокса с фильмом «Нелюбовь» вылетели в Париж. В двенадцать часов в старом кинотеатре «Пантеон» рядом с Сорбонной картину посмотрели европейские партнеры и жена Лера. В два часа дня в Седьмом аррондисмане за нее уселась Каннская отборочная комиссия — никто не имеет права присутствовать при этом сакральном ритуале, никто. На следующий день пришло эсэмэс от директора фестиваля Тьерри Фремо: окончательная ли это версия? «Картина выдающаяся, но у нас возникло ощущение, что она не завершена». Роднянский ответил: «Да, она не завершена. Пока мы с тобой здесь переписываемся, Звягинцев заканчивает монтаж». Тринадцатого апреля, оглашая участников основного конкурса, господин Фремо отошел от своего правила: «Обычно я объявляю режиссеров с A до Z, но сегодня, пожалуй, начну с Z. Andrey Zvyagintsev. Loveless».
Александр Ефимович с фармацевтической точностью может воспроизвести каждую секунду своих сумасшедших дней. Всех без исключения.
Почему тут столь важен хронометраж? Потому что он в этой истории — самый главный. Не случись нескольких полноценных весенних дней в конце марта, не растай снег — не успели бы доснять сцены, которые отложили из-за этого снега, зачем-то выпавшего в октябре 2016‑го. И Звягинцев не открывал бы Каннский фестиваль. Вместо этого, наверное, была бы Венеция. Или Берлин — все лучше, чем форум «Золотой витязь», но, как ни крути, в сравнении с Каннами не то. Что пережили Звягинцев с Роднянским? Каким богам молились? Какие хороводы водили вокруг отборщиков, умоляя подождать? «Я переживал больше. Андрей казался удивительно спокойным. То ли он так скрывает свои эмоции — хотя я не уверен, что возможно скрывать так умело. Я нервничал безумно. Кинематографисты вообще народ суеверный. Тут ведь какая арифметика? Андрей выиграл шестидесятый — юбилейный — Венецианский фестиваль с «Возвращением». Он был на шестидесятом Каннском, с «Изгнанием», и тоже приз. А сейчас — семидесятые Канны… К тому же, мне кажется, этот фильм очень сегодняшний и его надо показывать прямо сейчас. Не откладывая. Не знаю, как там и что пройдет, но попасть в Канны в нашей системе координат — уже гигантское достижение».
Кого он обманывает? Конечно, он хочет победить. Тщеславие продюсер Роднянский отбросил лет двадцать назад и из-за мелочей не переживает. Но вот честолюбие…
Когда этот номер журнала выйдет из типографии, уже будет известно, получила «Нелюбовь» приз или не получила. Но наш с Роднянским разговор не про приз — он про нервную систему продюсера.
Александр Ефимович — черная рубашка, черные брюки, высокие черные ботинки, янтарные четки вместо часов — стремительно и громко входит в свой офис около Третьяковки, в Климентовском переулке. Охрана остается за дверью. По пути продюсер раздает указания: «Коламбию» в титрах наверх, Wild Bunch — вниз. Это мы доделываем трейлер». В обычной жизни трейлер начинает гулять по интернету, когда картина еще не готова. Зрителю нужна мечта, легенда, ответ на вопрос, почему он должен пойти не на новый комикс Marvel выдающегося Кевина Файги, главного шоураннера этой вселенной, а на грустный русский фильм. Роднянский считает, что у «Нелюбви» легенда уже есть. Называется она «Андрей Петрович Звягинцев». Так что ничего страшного, если скупой, не раскрывающий карт трейлер появится в самый последний момент.
Продюсер Роднянский вообще не любитель спецэффектов. И кабинет у него минималистичный: белая кирпичная кладка, черный стол. Стул — арт-объект в забавных рисунках, которые уборщица все порывается отмыть. На стенах — современное искусство, совсем чуть-чуть, не сравнить с тем, что висит у Роднянских дома, в поселке Николино на Рублевке. Вижу творчество Димы Гутова с фразой «И так узнал я конец повести, начало коей некогда так поразило меня» — эта картина сопровождает хозяина уже много лет. А вот эксклюзивный постер «Левиафана», выпущенный в количестве ста штук для главных в жизни фильма людей: английская гравюра XVII века из книги «Левиафан» философа Томаса Гоббса и современная цивилизация, представленная проспектами, фонтанами, машинами скорой помощи. Справа от стола руководителя — немец Йонатан Мезе, который прославился серией «Знаменитые тираны». Сталин, Мао, Гитлер… У Роднянского в образе тирана висит сам Мезе. Деликатно спрашиваю: «Вы тоже тиран? Что за месседж несет в себе картина?» — «Теперь уже никакого месседжа. А когда-то мы с уже бывшим другом любили фразу: «Демократию мы исповедуем, но не практикуем». Сегодня она прозвучала бы двусмысленно».
Задаю вопрос из вселенной читательниц «Татлера», для которых Канны в первую очередь — красная ковровая дорожка и платье Dior. Что берет с собой в Канны Роднянский? Сколько смокингов в его багаже? «Тут все зависит от того, какой жизнью на фестивале живет человек, — терпеливо отвечает он. — Есть люди, которые категорически приезжают только на вечеринки. Их немало, и их наличие — это намеренная политика Канн. Там понимают, как обеспечить фестивалю необходимую ауру праздника. И мне очень нравится тот факт, что без black tie на дорожку не пускают». Каждый год Александр с академическим интересом наблюдает за людьми, которые пытаются прорваться на red carpet в галстуке, и думает: «Ну прямо как я в тысяча восемьсот двенадцатом году». Или чуть раньше. В свой самый первый каннский раз он тоже пришел в галстуке. Ему сказали: «Нет». Под лестницей Palais des Festivals сидел негр с пластиковым ведром, с которым обычно моют пол. В ведре лежали бабочки по десять франков. Практически бумажные. Пришлось покупать. «Так вот. Если ваши Канны — это de Grisogono, Chopard, amfar, выход на красную дорожку с обязательным селфи, ну и еще съесть с друзьями устриц в Brun и выпить розового вина, то это один гардероб. Что касается огромного количества сотрудников кинокомпаний, потных служащих, приезжающих туда работать… Чтобы вы понимали, вчера один из руководителей Columbia Pictures, которого я пригласил на премьеру, подробнейшим образом меня расспрашивал, где она состоится. Я шутливо пытался объяснить: «Помнишь лестницу? Дворец там такой еще есть?» Он сто раз был на кинорынке, он знает все подходящие для переговоров рестораны, но на конкурсных премьерах не бывал. Потому что его фестиваль — это пятнадцать встреч в день о продажах и покупках. Смокинг ему даже не нужен».
А Роднянскому — нужен. Его жизнь в Каннах делится на две части. Первая — просмотры. Вторая — встречи, ланчи, ужины. Так что в багаже смокингов два. На случай, если с первым произойдет непоправимое. Несколько летних костюмов. И что-то совсем свободное для обедов на пляже. С Александром Ефимовичем, человеком дисциплинированным, просто: если есть регламент и дресс-код, он всегда их соблюдает. При этом никогда не входил в списки самых стильных. Оказавшись в нем, Роднянский посчитал бы сей престижный факт жизненным поражением.