Режиссируя воспоминания
Василий Товстоногов о своем деде Георгии Александровиче
Дед умер, когда мне было девять лет. Поэтому все наше нечастое общение я вряд ли могу отнести к осознанным впечатлениям. Мы, конечно же, проводили время вместе, однако сейчас не могу припомнить ни одного конкретного разговора или чего-то подобного. Когда я вспоминаю деда, формируется скорее определенный набор ощущений. То есть для меня в детстве он не был каким-то конкретным человеком, который бы, например, удил с внуком рыбу, гулял на детской площадке или обучал игре в шахматы. Мой дедушка был сочетанием разных впечатлений, начиная от глубокого звука его голоса, который презентовал себя еще до того, как я мог увидеть его обладателя или разобрать, что именно произносится. Это были связанные с ним запахи хорошего табака и парфюма. Вообще, запах сигарет никогда не был мне неприятен, и в доме он витал постоянно. Потому что главными в доме были мужчины (так им мудро позволяли думать женщины), а в те времена они курили постоянно, и уж точно никому в голову не приходило выходить с сигаретой на балкон или лестничную площадку, ведь курение и творческий процесс были синонимы. В общем, дед и был моим собственным театром, с ожиданием его приезда или встречи с ним, со своей особенной атмосферой, которую он создавал вокруг себя. Мой театр, где я был зрителем, а он исполнителем. А в действительности, конечно же, режиссером.
***
Сестра дедушки, Натела Александровна, в кругу семьи известная как Додо, на самом деле она моя настоящая бабушка со стороны Товстоноговых. И вот почему. Родила моего отца и его брата Николая дедушкина первая жена, грузинская актриса Саломе Канчели. Красивая, статная, одержимая сценой и карьерой актрисы. Это не лучшим образом сказалось на их с Георгием Александровичем браке. Помимо того что она, скажем аккуратно, дистанцировалась от воспитания сыновей, так еще имела место ее супружеская неверность. В итоге развод, дети остаются с отцом, и за их воспитание берется Додо. Заботливая, мудрая, любящая, внимательная, она стала настоящей матерью для моего папы и без лишних слов взялась за воспитание и обустройство быта троих мужчин: своего брата и его двух сыновей. Общение с Саломе Канчели никому не запрещалось, дед был благородным человеком и вел себя великодушно. Без особенных восторгов, но семейное общение продолжалось. Хотя Додо, конечно, было сложно сохранять нейтралитет, характер у нее был огненный. Я помню, что в детстве бывал в тбилисском доме Канчели, помню Саломе, она была каждый раз в каких-то удивительных нарядах. Квартира была большая, с высоченными потолками, на стенах висели красивейшие, ручной работы ковры, а на них разнообразные грузинские кинжалы в ножнах. Вспоминая об этом сейчас, я чувствую так, словно мы, московские и ленинградские гости, попали в декорации легендарного дедушкиного спектакля «Ханума». Но это были разовые встречи, родственной близости не ощущалось. В общем, в лице Додо мой отец нашел настоящую мать, а мы с братьями – настоящую бабушку. Я неслучайно говорю во множественном числе. У меня есть сводный брат Арсений от последнего папиного брака. У нас отличные отношения, только видимся редко, хотя и живем, можно сказать, по соседству. Он – в Петербурге, а я – в Москве. Так вот бабушка с такой же любовью и самоотдачей занималась и с маленьким Арсением, когда он попадал к ней в руки. Шучу, конечно, ведь всем без исключения внукам нравилось бывать у нее дома. А она отдавала заботе и опеке всю себя, хотя была уже совсем не молода. Вот такое сердце, переполненное любовью, было у моей бабушки.
***
Да, у нас с дедом не было осмысленного общения, в первую очередь потому, что я и не смог бы поддержать более или менее содержательный разговор в силу моего скромного возраста. Но у меня нет сожалений по этому поводу. Тем интереснее мне было узнавать деда уже в зрелом возрасте, когда я мог понять то, что он говорил, прочесть в книгах его мысли, увидеть спектакли и телевизионные фильмы, снятые им. Сейчас я смотрю запись «Мещан» и понимаю, какая это была мощь. Вроде все просто. Но ведь и природные явления зачастую очень просты в своей сути, а могут перевернуть мир. Возможно, именно необщение взрослого, умного человека с маленьким мальчиком, этот своего рода языковой барьер и уберег меня от того, чтобы пробовать себя в режиссуре. Я не воспринимал деда как живой образец пути, которым мне предстоит следовать. А это была дорога, полная в большей степени тяжелых испытаний и разочарований, как я видел на примере моих отца и брата, ставших театральными режиссерами. Выбор, который они не могли не сделать, в известной степени предопределенный. А я все-таки пошел своим путем, хотя, конечно, фигура дедушки, образно выражаясь, преследовала и меня. Это была планка, которую каждый, кто носит нашу фамилию, обязан попробовать взять. В любой сфере деятельности. И ошибка, промах не пройдут незамеченными. Неудача будет видна всем.
***
Сам театр, сам БДТ, был для меня особенным зданием. Конечно, то было место, где меня все знали просто потому, что я внук. Трепали по волосам, угощали чем-то вкусным, бессменная заведующая литературной частью Дина Морисовна Шварц всегда с удовольствием усаживала меня в своем кабинете. Мне было интересно там, среди башен из сложенных друг на друга пьес, дыма ее сигарет и такого карикатурного, но очаровательного тембра ее голоса – она очень много разговаривала по телефону. А легендарная Ирина Николаевна Шимбаревич, человек неукротимого энтузиазма, бешеной энергии и удивительного обаяния! Я любил сидеть и в ее приемной – если такое скупое определение вообще можно применить к рабочему месту, вплотную примыкавшему к дедовскому кабинету. Мне было интересно с этими удивительными людьми, нравилось просто сидеть, смотреть на них, слушать, о чем говорят. И хотя я мог зайти в любое помещение театра и даже в святую святых – закулисье, это не родило во мне пренебрежительного отношения к театру как к ремеслу. Не разрушило тайну. Наоборот, всеобщая преданность этому удивительному делу, трепет и нежность, с которой каждый в БДТ относился к своему вкладу в общую историю, укрепили и во мне такое же отношение к театру в целом. Я понял, что это очень хрупкая сказка, которую надо оберегать, подобно тому как огонь свечи стоит держать подальше от сквозняка.
***
Я был ребенком постсоветского периода, и меня обуревали желания, часто несбыточные. Солдатики, машинки, конструкторы крутились манящей каруселью перед моими глазами. Вопреки бытующему мнению мы не жили роскошной жизнью, отнюдь. Да, дедушка был успешным человеком, не бедствовал уж точно, однако это не означало, что все члены семьи автоматически были на его содержании. Мы с папой, мамой и старшим братом жили на свой бюджет, который целиком и полностью складывался из занятости и востребованности родителей. Поэтому дедушка, с его гастролями, становился возможностью для нас с братом получить что-то, главным образом заграничное. Очень хорошо помню красную пожарную машину, которую он мне привез. Она была потрясающая. Но просить его о чем-то было не принято. Куда более уместным было откликнуться на его предложение. Один такой случай связан с тем, что мы с братом были увлечены хоккеем. Оба на троллейбусе ездили тренироваться на стадион «Динамо». И естественно, мечтали об экипировке, как у игроков НХЛ с плакатов, которые украшали стены нашей комнаты. И вот случилось чудо. Позвонил дедушка, сообщил, что едет на гастроли куда-то в Европу, и отдельно спросил, нет ли у внуков каких-то особых запросов. Конечно, они у нас были. Это хоккейные шлемы, профессиональные! Через родителей мы передали ему свой заказ и стали ждать. На этот раз дедушкины гастроли показались нам бесконечными. Но вот он прилетел в Москву, чтобы побыть несколько часов у нас в гостях, а потом уже возвращаться в Ленинград. Градус нашего с братом нетерпения сильно контрастировал с зимней температурой за окном. Дедушка величественно вошел в квартиру, всех обнял и