Где есть
Гастрожурналист Иван Глушков о том, где и чем вкусно кормят в Петербурге.
Выпивать и закусывать в Петербурге получается особенно хорошо. Это аксиома, утверждение, не нуждающееся в доказательствах. Но мы их тем не менее предъявим — не столько чтобы объяснить сам феномен, сколько чтобы вдохновить читателя на маленький подвиг, который делает кошелек тоньше, а талию — шире.
Не будем в сотый раз нудеть про статус гастрономической столицы, уникальность здешних гастробаров и мастерство местных шефов. Во-первых, сколько можно, а во-вторых, ну не в этом же дело.
Дело — в основном — в самой здешней атмосфере. Невозможно поехать в Петербург и не почувствовать себя на отдыхе, в прекрасном туристическом путешествии. Даже самая скучная командировка преображается здешними видами на архитектурные ансамбли и водные глади. И уж тем более летом. Если оно, конечно, наступит — в Петербурге это случается далеко не каждый год.
Вообще, интересно, конечно, как у нас перевернулось традиционное во всем мире (и особенно в Европе) противопоставление север-юг. Хрестоматийный итальянский пример — деловой, аккуратный, торопящийся все успеть Милан и расхристанный, радостный, постоянно празднующий Рим. У нас же наоборот. В холодном и ветреном Петербурге — вечный праздник, а в чуть более обласканной природой Москве — гонка за деньгами.
Но вернемся к нашим делам. Одно из главных исконно петербургских гастрономических явлений — рюмочная. Я как-то приехал в город на неделю, снял квартиру на Петроградке. И каждый день проходил мимо районной рюмочной: не сильно мытые витринные окна, стойка с водкой и пивом, на стуле в углу необъятных размеров тетка, которая громко, ярко и неистово матерится по поводу всего, что происходило в рюмочной, вплоть до малейшего дуновения ветерка. При этом на рутинную работу заведения она никак не влияла: гости заходили, заказывали рюмки и бутылки, огурцы и бутерброды, угощались: кто-то буднично и механически, кто-то максимально самозабвенно отдаваясь процессу. Нельзя сказать, что к ней относились как к мебели, нет. Все вполне осознавали ее присутствие и потоки извергаемых ей проклятий. Смею предположить, что она была неким петербургским аналогом арабского сказителя, развлекающего посетителей кофейни виршами о принцессах и джинах. К слову, такое место до сих пор есть в Дамаске: каждый вечер штатный чтец усаживается в предназначенное ему резное кресло на постаменте и зачитывает что-нибудь из «Тысячи и одной ночи» или вроде того. Жанр живой и неизменный для города.