Винное литературознание
Вместе с «Подписными изданиями», героем проекта «РБК Визионеры», размышляем, как винный дух гуляет по истории литературы и в каких сюжетах и характерах находит воплощение
Дионисийскую сторону литературы можно воспринимать как самую долговечную частицу художественного произведения: времена меняются, стили и формы исчезают и появляются вновь, но потребность «упиться» вымыслом, «опьянеть» от строк и побродить «в похмелье» от прочитанного остается всегда. Персонажи нередко переходят на сторону Бахуса, черпая из вина возможности откровения, смелости, символизма и роковой непредсказуемости. Так было в древнегреческой литературе (от «Илиады» и «Одиссеи», где сватающиеся к Пенелопе мужи пребывают в каком-то нескончаемом винном мареве, до комедий Аристофана и трудов Платона), так есть и в произведениях нашего времени от Хемингуэя до Дэвида Митчелла, не говоря уж о вопиющих прецедентах декадентской поэзии Англии и Франции.
Добавление «винного» акцента в произведение может дать прочной литературной конструкции вероятность необязательного брожения, составляющего суть той художественной ауры, ради которой мы и тратим время на чтение. Вино является источником отражений и зеркалом изобилия, обобщенным опытом читателя и персонажа, важным сюжетным ходом, открывающим дверь перед нерациональным, а также значимым мерилом общества.
В своем дебютном романе тогда еще журналист Чарльз Диккенс решился на летопись английского общества XIX века — вернее, изначально откликнулся на предложение создать рассказы к гравюрам художника-карикатуриста Роберта Сеймура. Со временем замысел разросся и приобрел иные очертания, где уже иллюстративный материал подчинялся тексту, в котором четверо приятелей-джентльменов во главе с Сэмюэлом Пиквиком бороздят широты Туманного Альбиона, попадая в различные истории и сталкиваясь с людом разных сословий. Такие сцены из английской жизни, естественно, сопровождались обильным распитием вина. Взять какой-нибудь обед Пиквикского клуба: как живо герои перебрасываются фразами, так они и выпивают, в итоге решаясь на какую-нибудь сумасбродную мысль. Вино у Диккенса — камертон общества, взятого им в литературный оборот, выписанного с журналистской сноровкой, но уже художественным почерком и с совершенно британским юмором. Но вино никогда не виновато (хотя некоторые персонажи впрямую винят вино в своей меланхолии, но это уже другой вопрос, и не единственный раз поставленный), не оно становится причиной казуса или откровения, а, скорее, сами характеры и их сочетания: не блестки виноваты, а тот, кто дает бал.
Эффект от «Посмертных записок Пиквикского клуба» оказался ошеломительным, а сам Диккенс впоследствии признал, что такое литературное зеркало, коим стало его произведение, изменило общество к лучшему. Роман выходил по частям, и бывали случаи (о чем писал Стефан Цвейг), что люди не могли дождаться заветного тома, встречая почтальонов на дороге, выхватывали из рук посылки и начинали читать уже на обратном пути. Как говаривал сам мистер Пиквик, со временем ставший архетипом английского гражданина, «я утолю ваше любопытство, коль дадите мне еще один бокал вина».
Не отходя далеко от Британских островов и разлитого по ним алкоголя, за иным винным пристрастием можно обратиться к классику критической мысли Джорджу Сентсбери. Если у Диккенса действие разворачивается в первой половине XIX столетия, то «Заметки из винного погреба» Сентсбери стали сенсацией уже век спустя. Еще в начале своей журналистской деятельности Сентсбери вступил в Сэвил-клуб, славившийся «отменным и недорогим вином». Это позволило ему опробовать и осмыслить достойное количество напитков и познакомиться с их традициями. Осев в Шотландии и став там преподавателем, он обзавелся полноценным винным погребом, генезис которого с радостью и раскрывает. К слову, в 1930-е появился уже клуб имени самого Сентсбери, ставший одним из самых престижных винных клубов Лондона.