«Хотим большего, придется отойти от стабилизации»
До 15 августа правительство должно изыскать 25 трлн рублей на исполнение нового майского указа. Возможно ли в принципе найти такую сумму в нынешней экономике, которой выйти на траекторию устойчивого роста пока не удается? «Огонек» поговорил об этом с руководителем направления «макроэкономика» центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Дмитрием Белоусовым
— Дмитрий Рэмович, худшие прогнозы последних лет, предрекавшие обвал отечественной экономики, к счастью, не сбылись, но жизнь большинства россиян так и не стала лучше, а страна не задышала. Почему?
— Потому что правительство проводило не просто осторожную, а архиосторожную экономическую политику. Да, масштабы банковского кризиса удалось ограничить (другое дело, что стабилизационные меры, в том масштабе, в котором они были реализованы, сами стали фактором кризиса для банков), сохранился контроль над обменным курсом, но заплатили за это немало. Жесткая бюджетная политика и еще более жесткая процентная (ключевая ставка Центробанка длительное время была запредельно высока) привели к тому, что экономический рост почти на нуле. Соответственно возможности динамичного подъема, а с ним и решения социальных проблем сейчас очень ограничены.
— Но финансовый сектор выжил?
— Ну, с одной стороны, выжил, конечно. Поляну зачистили так, что слабых на ней не осталось. Центробанк вел себя предельно жестко, но при этом политика дорогих денег сама создавала проблему устойчивости. Начались поиски столь же высокодоходных сфер приложения кредитов — либо высокорискованный бизнес, либо потребительское кредитование. При этом из-за повышения процентных ставок стала падать стоимость ценных бумаг, а это важнейший инструмент залога при том же кредитовании. Как итог: риски кредитования выросли, да еще и на фоне ужесточения надзорной политики ЦБ России, что привело к тому, что корпоративное кредитование резко затормозилось. Так что плата за стабильность оказалась высока: 1,5–1,8 процента роста ВВП, которые прогнозируются в текущем году, в 2–3 раза ниже необходимых для выполнения задач, поставленных президентом. На горизонте теоретически замаячили риски «японской болезни», когда укрепление валюты и дефляция приводят экономику к стагнации. Так что вопрос следовало бы ставить иначе: не «почему так мало удалось сделать», а «каким чудом ушли в плюс, остановив распространение бедности».
— Точно остановили? Вроде как бедных стало больше...
— Да, их стало больше — в 2 раза, но в 2015–2017 годах! В 2014 году тех, кому денег не хватало на еду или хватало только на еду, было 19 процентов, а уже через год их число выросло до 38 (мы пользуемся результатами опросов ВЦИОМа). Но в прошлом году число бедных стабилизировалось. Кстати, одновременно выросло число квазибогатых (это часто случается при курсовых подвижках, на которых зарабатывают получающие доход в валюте). В целом же сейчас ситуация заморозилась, но на достаточно плохой отметке.
— Два года назад (см. «Огонек» № 6 от 15 февраля 2016 года) вы говорили, что если цена на нефть будет выше 40 долларов за баррель, то станет возможным развивать экономику и создавать Стабфонд-2. Отметка взята не вчера, результата нет. Почему?
— Закрома, к слову, Минфин пополняет, хотя и поменялись правила накопления бюджетных резервов. Другое дело, что настоящего роста в экономике, по большому счету, как не было, так и нет. Мы в замкнутом круге. Для роста нужны деньги, а кредиты по-прежнему дороги из-за высокой ключевой ставки Центробанка. Такая ставка в свое время привлекла миллиарды долларов из-за рубежа: западные инвесторы активно вкладывались в российские ценные бумаги (ОФЗ и некоторые акции). Пришла пора ключевую ставку снизить, а боязно: может начаться массовый выход инвесторов из ОФЗ, и неясно, насколько такой исход может оказаться массовым и резким. Есть, правда, надежда, что какая-то часть спекулятивных капиталов на самом деле российского происхождения — деньги, выводившиеся с Запада под угрозой ужесточения