Сиреневые сады Леонида Колесникова
Нет, он не был личным шофером ни Феликса Дзержинского, ни маршала Жукова. Его сирень не растет у Капитолия в Вашингтоне. Все эти посмертные легенды совершенно избыточны на фоне реальных достижений этого человека, кажется, больше собственной жизни любившего сирень.
Леонид Алексеевич Колесников, не будучи специалистом, не имея необходимого образования, научных работ и регалий, остался в истории как уникальный селекционер, признанный во всем мире. Ему выпала непростая судьба, плоть от плоти эпохи — Первая мировая, революция, Гражданская, советско-финская, Вторая мировая, оттепель. Он вел своего рода двойную жизнь, в которой была достойная профессия с заслугами и признанием — и истинная страсть, подлинное дело жизни. К слову, по одним лишь названиям, которые гениальный самоучка давал своим сортам сирени, можно изучать историю ХХ века.
Собственная его история началась в конце XIX столетия. Отец Колесникова Алексей Семенович, почетный гражданин Москвы родом из Рязани, был купцом и видным благотворителем. Мать владела швейными мастерскими. Были у семьи и дом на Кузнецком Мосту, и квартира в Санкт-Петербурге, и имение в Ялте. Из пятерых детей Леонид был младшим. Его появление на свет в 1893 году так обрадовало отца, что тот посадил в честь знаменательного события пихту в дачном саду.
Загородный дом Алексей Семенович приобрел в 1890-м в селе Всехсвятском под Москвой. Никто и предположить тогда не мог, что с разрастанием города это место однажды станет знаменитым районом Сокол и что в его известности незаурядную роль сыграет как раз Леонид. А пока семейство с чадами и домочадцами, родственниками и друзьями проводило на даче каждое лето. Излюбленным местом для вечерних чаепитий был уголок под роскошной французской махровой сиренью сорта Мишель Бюхнер — большой тогда редкостью, сводившей с ума тонким ароматом. Кто знает, не это ли детское впечатление повлияло впоследствии на выбор младшего сына Колесниковых, ставший судьбой?
Впрочем, до этого еще далеко, увлекался он в юности техникой, с 1905 года учился в Московском реальном училище Воскресенского, потом поступил в Коммерческий институт. Да только проучился там всего два года, в 1916-м был оттуда уволен для назначения в военное училище: шла Первая мировая. Вместо этого, однако, попал в итоге в Одесскую автошколу. Шофером Леонид Колесников отправился на фронт, а вернувшись, окончить обучение в институте уже не смог: революция отменила все прежние планы и решения.
Как раз за месяц до эпохального разлома мать, что-то предчувствуя, отписала Леониду в дарственной целое состояние — земельные участки, недвижимость и среди прочего дачу во Всехсвятском. Она-то и осталась во владении семьи, когда все остальное передали новой власти. Впрочем, и дачный участок обрезали до двадцати пяти соток, на которых размещался дом и тот самый куст сирени, расцветавший каждую весну. В доме Колесниковы жили вместе с нянюшкой Павлой Сергеевной: оставшуюся в семь лет сиротой девочку взяли к себе в 1893 году и она стала частью семьи, вынянчила и Леонида, и его дочь, и внучку, став свидетелем всех бед и радостей.
В Гражданскую Леонид дома бывал нечасто — колесил за баранкой по военным дорогам. С марта 1918-го по 1922-й служил в Первой Советской автороте Москвы помощником командира автоколонны, доставлявшей грузы в «горячие точки». Повидал немало: сильнейшее впечатление оставили разоренные дворянские гнезда и брошенные усадьбы. В покинутых садах буйно цвела все та же сирень — как символ гибнущей, ненужной теперь былой роскоши.
Леониду было больно это видеть и остро хотелось сохранить красоту. Так и получила начало его уникальная коллекция. Первый свой куст он высадил дома в 1919-м. Говорят, дело было так: зимой шофер Колесников вез домой после премьеры артиста Большого театра с подаренной цветущей сиренью в кадке. Когда презент увял, водитель попросил отдать куст ему. Продержал зимой в прикопе у дома, а весной высадил в саду.
Тогда он еще ничего не знал о сирени и стал в любую свободную минуту учиться: штудировал дореволюционные каталоги, забегал в чудом сохранившиеся ботанические сады, разыскивал все имевшиеся в России сорта легендарной французской фирмы «Лемуан и сын» (именно «лемуановским» был любимый куст сирени его детства). Поездки по стране стали счастливой возможностью отовсюду привозить черенки. Если Колесников слышал незнакомое название сорта или узнавал о красивой сирени в чьем-то саду, ехал туда, чтобы посмотреть и купить отростки. В семье шутили, видя, как он идет с очередным кустиком или веткой: «Опять с хлыстиками?»
Порой очередной хлыстик расцветал — и оказывалось, что такая сирень у Колесникова уже есть. Тогда куст становился подвоем для закрепления новых сортов или основой для его знаменитых кустов-букетов, на которых порой одновременно цвело больше двадцати сортов. К 1923 году его коллекция стала лучшей в стране.
Однако на этом Леонид останавливаться уже не хотел. Им владела мечта создавать собственные сорта. Сеять семена он начал почти одновременно со сбором коллекции и в результате первых экспериментов отобрал два: Пионер и Джамбул. Для скрещивания селекционер придумал, например, такой способ: подвязывал близко друг к другу на кусте-букете ветки, смазывал их сиропом, набрасывал марлевый полог. Под него набивались насекомые и переносили пыльцу с одного сорта на другой. Он твердо верил, что совсем скоро люди захотят не только хлеба, но и цветов. Еще Леонид впервые любил и был любим — а для творчества нет ничего более вдохновляющего, чем взаимное чувство.
После возвращения с фронта Колесникову удалось устроиться водителем в ЧК — ненадолго, но там он встретил женщину, которую полюбил на всю жизнь. Олимпиада Николаевна Якиманская работала в аппарате Дзержинского и была дамой незаурядной: красавица, прекрасно образованная, знавшая шесть языков, дочь известного московского музыканта. Вскоре они поженились. Супруга поняла и разделила страсть Колесникова — сирень и роскошный сад на Соколе.
Сам он к 1930 году окончил автомеханический рабфак, работал мойщиком машин, потом слесарем и механиком, затем был назначен начальником Первой автоколонны. Свободного времени почти не оставалось. В середине тридцатых сотрудница МГУ Мария Нагибина познакомила Колесникова с трудами Мичурина и Тимирязева.
