Лия Ахеджакова: "Актер учится всю жизнь"
"Выйдете из электрички, - прокладывает мне Лия Ахеджакова маршрут, - пройдите немного до площади, там будет стоять Ленин. С протянутой рукой". Подхожу к Ленину, стоящему "с протянутой рукой", и опять набираю номер Лии Меджидовны, потому что она попросила: "Вы, пожалуйста, позвоните, а то мы с вами друг друга не знаем". Друг друга?.. Хотя, может быть, мы и вправду не знаем Ахеджакову?
— Вы человек не робкого десятка?
— Что вы?! У меня столько страхов!
— А как же ваши смелые высказывания? Вы переступаете через страх?
— Ну а какой выход? Галича помните: «Вот как просто попасть в палачи: Промолчи, промолчи, промолчи!..»
— В детстве, в подростковом возрасте вы умели себя отстоять?
— Нет. В школе неприятные ситуации случались, не знаю почему. Я много читала, папа собрал огромную библиотеку. Влиял и театр, куда постоянно ходила: папа — режиссер, мама — актриса. И школьные учителя у меня были прекрасные. Тем не менее в школе я чувствовала себя как-то очень неуютно. Сейчас это ощущение размылось, плохого уже не помню, но что-то похожее на несовпадение с коллективом было.
— Как вы, несмелая девочка, решились написать письмо Сталину?
— У меня мама умирала от туберкулеза и тетя, папина сестра. Мы узнали, что есть лекарство, которое может приостановить процесс, его делали в Риге и достать было невозможно. Учительница посоветовала мне написать Сталину. Вряд ли мое письмо дошло до вождя, но кто-то в той цепочке среагировал, увидев в конверте фотографию девочки в пионерском галстуке.
Нам из Риги прислали этот препарат, и болезнь у мамы и тети затормозилась. В том письме я пообещала, что буду настоящим строителем коммунизма. Но главное, поклялась окончить школу с золотой медалью. Выполнить это обещание мне было очень тяжело, но слово я сдержала. А сама история до сих пор питает тех, кто поклоняется «отцу народов».
— Каким образом вы из школьницы, собиравшейся строить коммунизм, стали превращаться в того человека, которого мы знаем сейчас?
— Мне повезло: я приехала в Москву из провинции и попала в хорошую среду. Поступила в ГИТИС, а общежития не дали, и первое время жила у подруги моих родителей, в прошлом ведущей артистки московского Театра оперетты. Она много лет провела в сталинских лагерях, вернулась больной старой женщиной, потерявшей все: успех, профессию, семью, большую шикарную квартиру в центре Москвы.
Правда те люди, которые воспользовались ее бедой и оккупировали роскошную квартиру, оставили ей одну комнатушку, там меня и приютила эта чудесная женщина — красивая, яркая, умная. Вот тут со мной и произошла история в духе «Зулейха открывает глаза», к счастью, не в тех местах, где происходит действие романа.
К тому же когда я работала в ТЮЗе, Мика Ардова, моя подруга, замечательная актриса и партнерша по бесконечным пионерам, зайцам, поросятам (если не путаю, мы вместе играли и куриные ноги избушки Бабы-яги), привела меня в дом своего мужа — Бори Ардова. Чудесный московский хлебосольный дом, в котором сложилась потрясающая среда — интеллигентная и в общем-то диссидентская.
Там бывала Анна Андреевна Ахматова, подруга Бориной мамы Нины Антоновны Ольшевской, там иногда появлялся Иосиф Бродский, приходили поэты, журналисты, писатели — друзья хозяина дома Виктора Ефимовича Ардова и младшего поколения — Алеши, Бори и Миши. Леша Баталов, сын Нины Антоновны от первого брака, тогда уже был знаменит, Боря, тоже талантливый актер, работал в «Современнике», Миша Ардов — яркий, остроумный, одаренный — потом стал священником.
Эта среда талантливых свободных людей питала и воспитывала, согревала и образовывала меня. А я играла себе поросят, зайцев, кур...
— Возникало чувство, что годы уходят, а вы застряли в ТЮЗе?
— Мы же, актеры, очень зависимы от того, кто наш режиссер, кто художественный руководитель. Неважно — ТЮЗ это или МХАТ. В наш ТЮЗ пришел очень интересный режиссер Павел Хомский — за несколько лет театр ожил, появились интересные спектакли, хорошие авторы. Но как только он ушел в Театр имени Моссовета, на смену ему назначили человека совсем другого уровня. Не стоит о нем вспоминать. Его как-то смыло довольно быстро. Если бы тогда знала, что есть надежда, что в театр придут режиссеры Генриетта Яновская и Кама Гинкас, с которыми я дружила, когда они жили в Питере, моя жизнь, может, сложилась бы иначе.
