Алена Яковлева: "Театр - это мой дом!"
Без Театра сатиры уже не могу, я его люблю и понимаю. Уйти из него - все равно что родной дом бросить. Я горжусь, что уже более тридцати пяти лет служу в этом театре, переиграла на его сцене множество ролей. И треть из этих лет - в звании народной артистки...
Многие, я уверена, считали, что все мне в жизни досталось на блюдечке с голубой каемочкой. Но это совсем не так. Меня, безусловно, ассоциировали с отцом, известным на всю страну артистом Юрием Яковлевым. Но я никогда не пыталась с ним конкурировать или, упаси бог, доказывать, что я лучше. Я просто всегда хотела заниматься этой профессией. К тому же привыкла в жизни добиваться всего сама. И никогда не пользовалась отцовской фамилией в своих интересах.
Когда за моей спиной шептались: «Смотри, вон дочка Яковлева!», мне всегда было неловко. И немного неудобно перед моим замечательным отчимом, который меня очень любил и, наверное, даже слегка ревновал. Он меня растил, его можно было понять.
С восьми лет меня воспитывал мамин третий муж, Николай Иванов. Коля приехал из Магадана в Москву. Он сам всего добился, был невероятно работоспособным, сделал феноменальную карьеру, став журналистом-международником. Многие годы он работал за границей. Стал одним из первых в стране рекламистом, возглавлял в «Известиях» отдел рекламы, который сотрудничал с издательством Burda.
Будучи человеком честным и очень порядочным, вместе с мамой он меня довольно строго воспитывал. Хотя я бы сказала, что порой папа Коля был чуть мягче, чем мама. Я называла его ласково Малышонок.
Коля был очень харизматичным мужчиной с невероятным чувством юмора. Недавно я нашла его письма мне, маленькой девочке. Он писал про нашу собаку, про бабушку. В конце рисовал обязательно смешные картинки.
Мама ни слова плохого никогда не говорила об отце, но так сложилось, что я выросла без папиного внимания. Отчима послали работать за границу. И я с родителями долго, пять лет, жила в Германии. Связь с родным отцом практически прервалась. Когда я уехала, мне было 12 лет. До этого папа заезжал к нам нечасто, наверное потому, что у него была вначале одна семья, потом другая. А самое главное, очень много работы. Но у меня хранится фотография, на которой папа кормит меня из бутылочки.
Несмотря на наши редкие свидания, я не была обижена на него и не росла с комплексами сироты.
Отчим был мне настоящим другом и советчиком, именно он приучил меня к труду. Моя работоспособность — это, кстати, от него. Благодаря ему я никогда не росла «девочкой-мажоркой», всегда к чему-то стремилась...
Я долго не могла выбрать, кем быть. Не могу сказать, что с пеленок мечтала стать актрисой. В глубоком детстве хотела, как мама, пойти в медицинский, потом мечтала стать следователем. В Германии, где жила с родителями, наконец определилась: хочу стать актрисой. Читала сама себе стихи любимого поэта Сергея Есенина и записывала их на магнитофон. Но мама считала, что я наивный ребенок и совершенно не приспособлена к жизни, тем более закулисной.
Об этом скорее мечтала бабушка, мамина мама. Она всегда была убеждена, что я буду играть на сцене. Из-за нее я в артистки и пошла.
Бабушка Елена Михайловна Чернышова, в честь которой меня и назвали, родилась в семье дворянки и купца с цыганскими корнями. Бабушка училась в ГИТИСе вместе с Еленой Гоголевой и Николаем Рыжовым. Из-за маленького роста ей суждено было играть роли травести. Но она, естественно, мечтала быть на сцене героиней! И ей посоветовали уехать на периферию, Там, в местных театрах Улан-Удэ, Томска, Омска, она переиграла всех героинь.
В Красково, где мы жили на даче, бабушка как-то устроила любительский концерт. Я играла любознательную Бесси из Марка Твена. Это был мой первый сценический опыт. А еще она тайком от родителей таскала меня на «Мосфильм» на кастинги в фильмы «Ох уж эта Настя!» и «Приключения желтого чемоданчика». И хоть я и не прошла отбор, она не унывала.
Бабушка считала, что прекраснее театра ничего на свете нет, в том числе и для меня. И вот ее мечта сбылась! Когда много лет спустя я сыграла первую роль на сцене в спектакле Андрея Миронова «Тени», бабушке было уже под девяносто. В антракте администратор подошел ко мне и попросил унять Елену Михайловну. Бабушка ходила по фойе и показывала зрителям мои детские фотографии, в том числе где я стою на голове, перебираю гречку, сижу на горшке...
Когда я окончила школу, встал вопрос о выборе профессии. На семейном совете мама с отчимом решили: факультет журналистики, поскольку я всегда была чистым гуманитарием. Во мне уже тогда внутри зрело ощущение трагедии, что моя актерская карьера не состоится. И только «Справочник для поступающих в МГУ» примирил меня с действительностью. Успокоило то, что в справочнике было сказано: в МГУ есть Студенческий театр. И я сразу же, 7 сентября, туда и записалась.
Театр был легендарным, тогда им руководил Роман Виктюк, на его спектакли ходила вся Москва. В студенческих постановках Виктюка участвовал Ефим Шифрин. Артист эстрады и кино, писатель, юморист играл в знаменитом спектакле «Ночь после выпуска». Однажды мы где-то столкнулись с Шифриным, он улыбнулся и сказал:
— Ой, Аленка, хорошо помню тебя. Ты была худенькая, скромная и с огромными глазами.
— Ну да, сейчас я толстая, наглая и с ма-а-а-ленькими глазками, — парировала я.
К тому же прямо на журфаке режиссер Артур Зариковский создал театральный коллектив. Я с удовольствием стала репетировать в его спектакле по Шукшину «До третьих петухов». Артур говорил о будущих гастролях, о том, что нам даже заплатят деньги. Но отчим, узнав об этом, ужаснулся: «Ты с ума сошла! Это же халтура! О тебе напишут в сатирическом журнале «Крокодил».
После третьего курса окончательно объявила дома, что пойду в театральный. Я ничего с собой не могла поделать — меня тянуло на сцену. Первый раз в жизни я проявила характер и настояла на своем. Мама не стала поднимать скандал, она приняла мое решение. О том, чтобы просить папу о протекции, не могло быть и речи. И тут как-то случайно мама столкнулась в кулинарии с Владимиром Георгиевичем Шлезингером, заведующим кафедрой актерского мастерства в Щукинском училище.
— Володя, Алена сошла с ума, хочет идти в артистки.
— Пусть придет, я ее послушаю.
Мама доверяла его мнению, были случаи, когда кому-то из актерских детей он говорил, что не стоит идти в театральный.
Я пришла к Владимиру Георгиевичу в «Щуку». Зажатая, вся в комплексах, страшно близорукая. Тихим голосом прочитала ему отрывок из «Мастера и Маргариты». Владимир Георгиевич меня перебил:
— Простите, а громче можете?
Я ответила, замявшись:
— Да мне как-то неудобно... — cтрогое воспитание все-таки дало свои плоды.
Когда вышла из аудитории, вдруг увидела доску с объявлениями. Я подошла и стала читать расписание занятий, приблизив лицо впритык. Шлезингер, спускаясь по лестнице и увидев эту картину, громко сказал: «Господи, да она еще и слепая!»
Но тем не менее он пообещал, что покажет меня педагогу Татьяне Кирилловне Коптевой, которая набирала актерский курс. Татьяна Кирилловна меня посмотрела, послушала и сказала: «Если придут тринадцать Ермоловых, я вас не возьму!» Слава богу, «Ермоловых» пришло двенадцать, я оказалась тринадцатой.
Но чтобы поступить в «Щуку», мне пришлось просить своего приятеля-аспиранта выкрасть мой аттестат из МГУ. Кстати, когда в анкете написала «Отец — народный артист Юрий Яковлев», вся приемная комиссия удивилась: «А у Юрия Васильевича дочь есть?» Конечно, при поступлении сыграла роль громкая фамилия отца. Но когда началась учеба, всем педагогам было наплевать на фамилию: не проявишь себя — выгонят после первой же сессии.
Одним словом, я сдала экзамены в Щукинское училище и оказалась в двух вузах. И что дальше делать?
Я могла бы и бросить университет, но мне было очень жалко — как-никак три года проучилась. Я столько сил и времени потратила на учебу, что решила окончить журфак.
И потом, у нас там были фантастические педагоги. Училась я на «газетном» отделении с изучением испанского языка. Во время московской Олимпиады работала переводчиком. А легендарная «картошка» в селе Бородино! После первого курса нас послали на картошку. Я единственная, наверное, продержалась там до конца, хотя и москвичка, и представительница, можно сказать, золотой молодежи. С пяти утра и до вечера я в ватнике, подвязанном сеткой вместо пояса, в сапогах, в немыслимом платке стояла на сортировке. Иногда попадались вместе с картошкой дохлые мышки, куски снарядов, оставшиеся от Бородинского сражения. Однажды попалась даже каска. И при этом «держала марку»: красила голубые тени, берегла маникюр, пряча руки в грубые перчатки. Некоторые девчонки нашего курса старались от этой тяжелой работы отлынивать: кто-то пристроился на кухню, кто-то мыл туалеты. А меня, как стахановку, наградили двумя днями отпуска. Многие студенты меня тогда даже уважать стали, что не сбежала...
Одним словом, я училась в двух вузах год, умудряясь получать две стипендии, и никто об этом не подозревал! Потом мне кто-то сказал: «Тебя посадят за нарушение финансовой дисциплины!» Я во всем призналась в МГУ, и меня перевели на заочное отделение. А свою стипендию, которую получала, отдала беременной студентке, нуждающейся в деньгах.
Знания, полученные в МГУ, мне очень пригодились в театральном училище. В «Щуку» меня хоть и приняли, но сказали: «Голос невнятный, хромают некоторые буквы. Если не справитесь в течение года, получите два». А это отчисление! Мне постоянно говорили педагоги: «тухлый голос», «ничего не слышно», я много и упорно занималась. И добилась успеха! В конце первого курса у меня была пятерка по сценической речи. Сейчас 1200 зрителей, которые сидят в зале Театра сатиры, слышат меня прекрасно, во всех уголках ...
У нас был замечательный курс. Со мной учились будущие звезды театра и кино: Максим Суханов, Саша Самойленко, Даша Михайлова, Коля Стоцкий и моя любимая подруга Таня Яковенко. Мы все буквально сутками пропадали в «Щуке»: готовили этюды, играли в отрывках. Во время дежурного обхода прятались в спортзале под матами, потом вылезали и опять репетировали до глубокой ночи.