Елена Яковлева: "Я бы не назвала это любовью. Он меня потряс"
Мы увлеклись прогулкой и в первый день ночевали на улице — развели мосты. В Москву я вернулась с ощущением, что, наверное, неправильно город выбрала для поступления и нужно было ехать в Ленинград. Вот до такой степени меня поразило это короткое путешествие.
Елена, мы с вами встретились в Санкт-Петербурге. Я знаю, он для вас — особенный, и не только потому, что здесь вы много снимались и часто бывали на гастролях. Вы к нему эмоционально привязаны. Сразу полюбили этот сложный и необычный город?
— Я бы не назвала это любовью. Он меня потряс. Первый раз я приехала сюда студенткой. У ГИТИСа был обмен с ЛГИТМиКом. Мы менялись с курсом, на котором училась Лариса Гузеева. Нас знакомили с городом.
Имя человека, который стал нашим личным экскурсоводом, я не вспомню, но он был просто удивительным. Водил нас по местам Достоевского и Пушкина. Их произведения цитировал наизусть. Говорил так ярко и выразительно, что мы практически наяву видели то, о чем он рассказывал. Происходил какой-то эффект экранизации! Помню, как мы зашли в квартиру, где якобы Раскольников старушку убил. На наш визит очень смешно отреагировали ее жильцы: «Опять пришли посмотреть, где старушку убили». Так сказать, констатировали факт. Для них это было в порядке вещей. Наш суперчеловек тут же стал цитировать «Преступление и наказание». Мне кажется, он знал его целиком — от начала до конца. Производило впечатление и то, что он знает вообще всего Достоевского чуть ли не наизусть. Он и сам как будто был его персонажем. В бледно-сереньком плаще, поношенном беретике, какой-то нездешностью в голосе и манере поведения...
Это был удивительный город. Мы увлеклись прогулкой и в первый день ночевали на улице — развели мосты.
Мы познакомились здесь с какими-то людьми, они решили нам показать город. И мы ходили-бродили, и они нас на такси провезли по какой-то набережной, где два горбатых мостика рядом с Летним садом. Когда их проезжаешь, аж сердце замирает, как на качелях. Это все студенческие воспоминания. Прекрасное время. Романтическая поездка в город, знакомство с людьми, совершенно непохожими на москвичей. Казалось, именно Ленинград — действительно культурная столица нашей страны. В Москву я вернулась с ощущением, что, наверное, неправильно город выбрала для поступления и нужно было ехать в Ленинград. Вот до такой степени меня увлекло и поразило это короткое путешествие.
— Следующая встреча с городом была другой?
— Абсолютно. Это уже работа, работа и еще раз работа. Я снималась здесь в картине «Полет птицы» ленинградского режиссера Владимира Григорьева. Партнерами стали Родион Нахапетов, Олег Ефремов, Юра Богатырев и Автандил Махарадзе. Я уже тогда работала в «Современнике» и бесконечно ездила из Москвы в Ленинград и обратно. Это было не так просто, как сейчас. Не существовало таких комфортабельных поездов, как «Гранд-экспресс» или «Сапсан», мы ездили на «Красной стреле». Практически в ней и жили, вернее, ночевали. Мотались из города в город. Снимемся в Ленинграде — и домой, играть спектакль в Москве. Отыграли спектакль — прыгаем в поезд и мчимся в Ленинград.
— Я слышала об одном артисте, который во время таких поездок устраивал себе комфортные бытовые условия. Он возил с собой специальные салфеточки, которые стелил на столик, менял казенное постельное белье на свое. И даже подушечка у него была своя.
— Я на такое не способна. И если вы думаете, что я вешала шторки в вагоне, стелила коврик, меняла постельное белье на свое, этого не было. К тому же это сейчас у меня такое привилегированное положение, и я одна занимаю купе. А много лет ездила не одна, а все время с соседями. Какой уж там быт? Человек поехал, лег, встал и пошел. Никаких особых условий тогда ни у меня, ни у других артистов не было. Никаких райдеров. Ничего подобного. Это слово «райдер» только сейчас вошло в обиход. У меня его до сих пор нет. Чем всех кормят, тем и меня. Условия обычные.
— Сейчас смены по двенадцать часов минимум, часто переработки. В советское время было совсем не так, сколько часов вы работали?
— Шесть часов. Снимали одну сцену в день, очень по-человечески. Поэтому оставалось большое количество времени для того, чтобы общаться. Телефонов и планшетов не было. Вагончиков не было. Все сидели на площадке, где какой-то уголочек освобождали для артистов. И это, наверное, один из самых прекрасных моментов в съемочном процессе — посидеть пообщаться со старшими товарищами. А на «Полете птицы» они у меня были нехилые. Они делились своими историями, опытом, интересными рассказами. Жалею, что не было диктофона, а то бы я записала их. Потому что на память уже надежды никакой. Все происходило очень давно и поэтому остались просто какие-то вспышки.
Например, Олег Николаевич... По сценарию я в него влюблена. Он директор завода, обжег лицо, когда тушил пожар, а я отдала ему кусок кожи с бедра, чтобы ему сделали операцию по пересадке. И вот мы лежим в одной больнице. Выходим вместе гулять. Идем по аллее к зданию. Проход долгий, мне по сценарию как будто бы больно, я по понятным причинам даже сидеть не могу. И режиссер говорит:
— Вы вдвоем идете. Тебе, Лена, больно. Но ты все равно хохочешь, заливаешься, потому что счастлива, ты же хорошее дело сделала — помогла человеку. И вот ты идешь, смеешься, а тебе Олег Николаевич рассказывает какую-то веселую историю.
Мы идем, и Олег Николаевич действительно начал рассказывать:
— Слушай, Ленка, вот приезжаю я на съемки «Войны и мира» к Бондарчуку, прихожу в гостиницу, смотрю, а в ресторане все артисты сидят пьяные и очень сильно понурые... — Ну, пьяные артисты — это весело, я легко засмеялась. А Олег Николаевич выждал паузу и продолжает: — Поле боя. Бондарчук идет по нему с багровыми от крови руками, смотрит на искореженные тела лежащих на поле людей, очки запотевают. Он видит лошадь с оторванной ногой, и кровь из нее сочится.
Я смотрю на него квадратными глазами. А режиссер кричит:
— Смейся, смейся!
Я выдавливаю из себя:
— Ха-аха-ха.
Смотрю на Олега Николаевича, он идет и улыбается. Я спрашиваю его:
— И что? — нужно же диалог продолжать, идет съемка.
— Ну вот, оторвали лошади ногу... Пока репетировали, пока то, пока се, кровь свернулась, и к следующей команде «Мотор!» оторвали ей вторую ногу. Ну, чтобы кровь текла.
Этой нашей прогулкой и чудной больничной панорамой заканчивалась история моей любви с директором завода. Потом моя героиня встречает другого мужчину. Она такая, много мужчин любила. Четверых. Но по очереди.
— Есть мнение, что артистам обязательно нужно влюбиться, если они играют любовь.
— Я с этим не согласна. Мне бы это мешало. Очень хорошие отношения, даже, можно сказать, дружба во время съемочного периода, когда можно и поболтать, и пообедать вместе за столом, и тебя не тяготит жующий рядом партнер, — это одно. А какие-то личные отношения — уже совсем другое... Хотя все пугали, что такая история у меня обязательно на этой картине случится, ведь Олег Николаевич ходок. Ничего подобного не было, только какие-то интересные разговоры, ну, не считая одного момента... Но, мне кажется, он меня просто проверял, провоцировал...
— Это правда, что он магически действовал на женщин?
— Чистая правда. Когда на мой вопрос про то, кто же будет играть директора завода, мне сказали, что Олег Николаевич Ефремов, я сразу чуть не умерла. Потому что работала в театре «Современник», и о Ефремове в нем ходили легенды не только как об артисте, но и как о мужчине. Когда увидела его на площадке, я поняла почему. Не знаю, как это назвать, аура или харизма, но его необыкновенное мужское обаяние плюс его талант покоряли мгновенно. Некрасив, неухожен, прокуренные руки. Но бездна какая-то в нем...