Галина Юзефович — о «Властелине колец», Викторе Пелевине и о том, как полюбить Пушкина
В рубрике «Книги, которые мы любим» критик Галина Юзефович рассказывает о литературных произведениях, которые определили ее жизнь, о том, почему она не делит книги на «хорошие» и «великие» и почему не верит в писателей.
Об очереди на прочтение
Применительно ко мне вопрос «какую книгу вы читаете сейчас» очень сложный и, наверное, не совсем корректный — в силу профессиональной необходимости я читаю очень, очень много, и почти всегда несколько книг сразу, а еще добрую половину начатых бросаю на середине. К тому же не всегда легко понять, что такое «сейчас», — это то сейчас, которое только что закончилось, или то, которое вот-вот начнется? Последней книгой, которую я прочитала целиком (и про которую написала в своем обзоре), был монументальный «Дом правительства» американского историка Юрия Слезкина. Но на смену ему уже пришли одновременно новый роман Лианы Мориарти «Девять совершенно незнакомых людей» (очень люблю эту писательницу) и «Рымба» Александра Бушковского (новое для меня имя и интересная тема — история русского Севера). А дальше на горизонте брезжит «Как-то лошадь входит в бар» Давида Гроссмана, новый роман Захара Прилепина и так далее.
Вместо тысячи книг
Если говорить о том, что произвело наибольшее впечатление в последнее время, то, пожалуй, назову роман Эки Курниавана «Красота — это горе». Прочла его по моим меркам очень давно, месяца три назад, и до сих пор помню, перебираю в памяти детали, возвращаюсь мыслями. Удивительный гибрид экзотической сказки, магического реализма и новейшей истории Индонезии, вещь совершенно гипнотичекой яркости: едва не опаляет сетчатку, и все после нее кажется каким-то блеклым и недостаточно живым.
Чтение как разговор живых с живыми
Самая перечитываемая книга в моей жизни — это, конечно, «История моего современника» Владимира Короленко. Я понимаю, что выражение «книга — лучший друг» ужасно избитое и банальное, но в моем случае все так и есть. Я обращаюсь к «Истории моего современника» постоянно, ищу в ней ответы на какие-то важные для себя вопросы, внутренне с ней сверяюсь, перечитываю просто, чтобы успокоиться и зарядиться теплом, — словом, я с ней живу. На свете есть много писателей лучше, чем Короленко, — кто бы спорил. Но, по-моему, из всех людей, оставивших потомкам отчет о своей жизни, он лучший — самый честный, благородный, бесстрашный и вместе с тем человечный и очень добрый. Мемуары Короленко — оттиск его удивительной души, и для меня каждое перечитывание «Истории» — как разговор с живым человеком, которого я бесконечно люблю и уважаю.
От Толкина к Гомеру
«Властелина колец» Джона Р. Р. Толкина я прочла в детстве, и она в известном смысле определила мою жизнь. Первую часть трилогии, «Братство кольца» (в первом русском переводе она называлась «Хранители»), я прочла в 1983 году, в 7 лет, и она меня без преувеличения потрясла. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что ни до, ни после ни один литературный текст не производил на меня такого оглушающего впечатления. А в 1984 году один из переводчиков Толкина, поэт Андрей Кистяковский подписал какое-то диссидентское письмо, и поэтому, как рассказывают, уже готовый набор перевода второй части был рассыпан в типографии. Ожидание второй части растянулось на долгих шесть лет — «Две крепости» я прочла только в 1989-м. Ломка от неведения, что же случилось с маленькими хоббитами