Хабаровчане приготовились долго разочаровываться
В чем проявился хабаровский менталитет после ареста Сергея Фургала
Мы сидим в скромном кабинете политтехнолога Антона Садкина и пьем черный чай, заваренный хозяином. За окном моросит дождем хмурое московское небо: лето нынче, как и весь год, тревожное. С Садкиным мы говорим о Хабаровском крае: сидящий напротив меня человек знает о нем не понаслышке.
События на Дальнем Востоке развиваются стремительно, и стороны пока не готовы идти друг другу навстречу. Несанкционированный митинг в поддержку губернатора Сергея Фургала 11 июля, по всем оценкам, поставил исторический рекорд массовости протестных акций за всю историю Хабаровска.
Антон Садкин пьет чай и смотри в окно. Последние два года он активно работал в Хабаровском крае, изучил его проблемы досконально, считает его чуть ли не вторым домом. На стене висит календарь с Амурскими столбами — одной из главных природных достопримечательностей территории, о которой мы будем говорить, а на экране лежащего на столе смартфона постоянно возникают новости с хабаровских телеграм-каналов.
— У меня язык не поворачивается поддерживать комментаторов, которые говорят, что митинги в Хабаровске куплены, что на это кучу денег бюджетных распределили, — внезапно резко говорит Садкин. — Потому что я видел, как в Хабаровске все устроено. Когда приехал в прошлом году туда в качестве главного технолога на выборы в Законодательную думу (уже после того, как на губернаторских победил Фургал), то в первую очередь осмотрелся, пообщался с людьми, подумал. И где-то через неделю сказал, что нам всем — многочисленным технологам, юристам, специалистам по социальным сетям — самый лучший вариант — это собраться, проехаться на кораблике по Амуру, попеть песни под гитару, выпить, закусить, купить икры и улететь домой. Потому что, с нами или без нас, «Единая Россия» наберет в Хабаровске не более пятнадцати процентов.
Мне тогда сказали: «Ты что, работать не хочешь?» Я говорю: вы посмотрите всю социологию, все фокус-группы, — нет вариантов, нет ни одного шанса. Здесь все связано с ЛДПР, но, что еще важнее, с Фургалом. Он аккумулировал и замкнул на себя тот негласный протест, который копился долгие годы, замкнул на себя надежды людей. И уже не важно, что это за человек, что на нем «висит», какие преступления им совершались или не совершались. Дело в другом. Если бы Сергей Фургал шел от партии, не знаю, «Насекомые России», то все бы голосовали за эту партию. Потому что сейчас он концентрация надежд целого региона.
Бунт в Хабаровском крае глухой, долго копившийся, наполненный едва сдерживаемой яростью, до краев залитый недовольством — именно так, на протесте, волна людского «хватит» снесла с постамента губернатора от «Единой России» Вячеслава Шпорта. Сергей Фургал, вознесенный той же волной на пьедестал, не вел кампании, однако не был готов и полностью отказаться от внезапно попавшей в его руки синей птицы удачи.
Но, как известно, удача переменчива: в случае с Фургалом она решила жестко поступить с человеком, поймавшим ее за хвост. Глава Хабаровского края стал далеко не первым арестованным за последние годы губернатором, но первым, на кого оказалось не наплевать людям. Даже условно «оппозиционный» Никита Белых, сейчас отбывающий срок за мошенничество, не вывел народ на улицы. И власть явно не ожидала, что протест выльется на улицы. Почему же за человеком с не самым чистым прошлым выходят люди?
— Все дело в выстроенной системе нового ожидания, — поясняет Садкин. — Все очень хотели заменить Шпорта в 2018 году — и его заменили. Усталость от него в крае была на всех уровнях. И, соответственно, все, что было с ним связано, тоже было решено пустить под откос. Это было общее ощущение, оно витало в воздухе, его можно было резать ножом. И, собственно, ни одного шанса на победу «Единая Россия» и не получила. Хотя, надо отдать должное, партия делала все возможное и невозможное для того, чтобы хотя бы не проиграть. Множество всяких «добряков»: детских праздников, лавочек, скамеечек, деревьев, ямочного ремонта. Вика Цыганова, кандидат в Госдуму от ЕР, встретилась с кучей министров, они обсуждали снижение цен на перелеты, какие-то квоты на рыбу, перекрыть Амур или, наоборот, его раскрыть, отменить ряд запретов, которые были Шпортом введены. Но это все не спасло «Единую Россию».
— Так люди ненавидели Шпорта?
— Если образно говорить, в Хабаровском крае были отношения между мужем и женой, где жена настолько устала, что любые добрые поступки мужа, любое покаяние, любая вина признанная, любые откаты назад — они уже не воспринимаются. С этим мужиком жить невозможно.
Другое дело было в Приморье, где люди вынесли Тарасенко, были проблемы с комиссиями, какими-то пересчетами голосов. Но пришел Кожемяко и победил. В этом случае все случилось вполне себе гармонично, хотя очень тяжело, много было на это сил потрачено, но, так или иначе, удалось историю повернуть в другую сторону, и Кожемяко стал губернатором.
— В чем отличия между этими двумя вроде бы похожими историями?
— Хотя из Москвы кажется, что все дальневосточники одинаковы, есть историческая разница между Хабаровском и Приморьем. Хабаровск был всегда центром ДФО, туда летало больше самолетов, оттуда можно было улететь хоть куда, во все точки Дальнего Востока. А Владивосток — это море, портовый город, вольница, он всегда был оторван от основной территории страны, жил по своим внутренним законам. Хабаровск же — это основательность.
По мнению Садкина, Владивостоку удалось найти свой путь во взаимоотношениях жителей и власти. Опытный технолог вспоминает, что в 2001-м в Приморье пришел Сергей Дарькин, люди очень быстро в него поверили. Никто не ожидал, что он уйдет с поста губернатора за месяц до выборов президента. Потом появился Владимир Миклушевский, которого тоже все вдруг резко полюбили, профессор, во всем антагонист Дарькина. И тут была надежда. А потом оказалось, что «все профукано». Похожая ситуация произошла и с Андреем Тарасенко. Антон Садкин пожимает плечами.
— В Приморье все происходит стремительно. Сейчас сказали: «Окей, Кожемяко, — поехали дальше». Сегодня они помнят про Кожемяко, завтра его забудут. Потому что все самостийно, люди самостоятельны. Они понимают, что только на себя могут надеяться.
А Хабаровск всегда в этом плане отставал, там не было такой энергетики. Она, может быть, только сейчас появилась. Люди очень долго терпели все, мягко говоря, чудачества Шпорта. А до этого терпели еще Ишаева. И Соколова, мэра города, который сейчас гражданин США. Хабаровчане долго терпели эту оторванность власти от людей. Накопилось. Как большая дамба, которой достаточно одной небольшой трещинки, чтобы почти мгновенно рухнуть, — власть просто смыло этой волной моментально и начисто. Пришел Фургал, который попал практически во все ожидания хабаровчан, даже, по сути, всего Дальнего Востока.
У Фургала не наигранный, естественный популизм. Он нравится людям, легко идет с ними на контакт. За этим обаянием всегда легко забыть, что истинную природу человека через личное общение зачастую определить крайне сложно. Один из самых известных в мире серийных убийц, Тед Банди, отличался тем, что буквально влюблял в себя людей. И в то же время на его руках была кровь более чем сотни жертв.
Похожая ситуация, судя по всему, сложилась и с ныне сидящим за решеткой главой Хабаровского края. Его видят в качестве яркого символа сопротивления, забывая, что за каждым символом скрывается обычный человек, с его достоинствами и недостатками.
— Мне кажется, Хабаровскому краю надо привыкать к тому, что Фургал будет сидеть долго, — подчеркивает Антон: он пьет уже вторую чашку крепкого несладкого чая. — Трудно признавать реальность, трудно понять, что символ, в который ты верил, на который возлагал надежды, — врал. Причем не просто врал. Он совершил несколько реальных преступлений, доказательства по которым всплыли только сейчас.
Вопрос всегда встает: почему так долго? Да потому, что обычно системные преступники привыкли хорошо свои дела скрывать. И сейчас то здесь, то там возникают истории о том, как спустя десять-пятнадцать-двадцать лет удалось раскрыть преступления той или иной банды, действовавшей в девяностых или начале двухтысячных. Преступники со временем теряют бдительность, наглеют, забываются. Хабаровский глава посчитал, что он прикрылся хабаровчанами и этого хватит.
Я с Фургалом много раз общался лично. Он очень естественный, современный, к нему испытываешь доверие, он говорит те слова, что люди хотят услышать: это грамотный популист. Он абсолютно спокойно принимал какие-то решения, которые другой губернатор поостерегся бы озвучивать, понимая, что их невыполнение можно всегда свалить на Москву и ее козни.
Главный его минус — и это мое личное мнение — что он категорически не исполнял данные им же обещания и делал это в особо извращенной форме, то есть он прямо веселился по этому поводу. Видимо, понимая, что он никакой юридической ответственности за сказанные слова не несет. Но люди его, безусловно, любили и продолжают любить. И этот шрам останется у каждого хабаровчанина.
— Что будет дальше?
— Хабаровчанам придется резко взрослеть. Если брать Хабаровский регион как живой организм, то это такой обиженный подросток: у меня отобрали моего губернатора. «Ну убил людей — что такого? У всякого прошлое есть, зато свой». И вот тут и начинает ломаться схема. Потому что не может убийца лидером региона быть, ненормально это, как бы он люб ни был.
По-хорошему хабаровчанам бы со Шпортом разобраться пораньше. Вот тогда ходить в протесты, менять его раньше и самих себя не загонять в эту ситуацию.
В 2016 году, на выборах в Госдуму, Фургал избрался без конкурентной истории. Согласовали в Москве, что он пройдет без конкурентов, без единороссов, и административный ресурс работал на него. А сейчас хабаровчане говорят: мол, это же мы, мы же всё сделали. А хочется им сказать: ребята, это не вы. Сергей Фургал был частью системы, и отношение ее к нему было как к части ее самой, а не как к большой надежде хабаровчан. К главе Хабаровского края отнеслись как к губернатору-единороссу: за последние десять лет Фургал стал тринадцатым по счету главой региона, попавшим за решетку.
Так что, хочешь не хочешь, хабаровчанам придется искать другую надежду. Потому что несмотря на все минусы нашей системы, откровенных преступников из нее пытаются вычищать. И вряд ли стоит выходить на площадь ради убийцы, сколько бы веры вы в него ни вложили.
…Чай заканчивается. За окном перестает лить дождь, но хмурая туча, зреющая над высоткой на Котельнической набережной, обещает новое ненастье. Садкин смотрит на меня: моложавый мужчина чуть старше сорока, гладко выбритый, в белой рубашке без галстука, чуть курчавые волосы с проседью и очки с едва заметной оправой. Он достаточно спокоен, но по глазам видно, что ему не все равно.
— Если подвести всему этому итог, — Антон Садкин потирает переносицу, — хочу рассказать одну историю. В Средние века Европа обрела новое понятие — крестовые походы. Они сильно повлияли как на карту мира, так и на историю в целом. Но среди них выделялся один: Крестовый поход детей. Двадцать пять тысяч детей вышли в путь, ведомые пастушком, у которого было видение. Они прошли через Альпы, умирали в пути от усталости, их косили голод и болезни, убивали и похищали местные жители. Те из них, что выжили и прошли через Альпы, сели на семь кораблей, предоставленных сердобольными купцами, и отплыли в Алжир. И пропали. Как выяснилось, купцы, которые организовали им корабли в светлое будущее, продали детей в рабство. Почти никто из них не вернулся домой. Хочется сказать хабаровчанам: не повторяйте детских ошибок тринадцатого века. Не стоит не самого праведного человека превращать в символ: это может обернуться большой бедой.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl