Лариса Рейснер
Портретная галерея Дмитрия Быкова
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЁН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ БЫКОВЫМ ДМИТРИЕМ ЛЬВОВИЧЕМ
1.
Революция — это когда прозу перестают писать авторы и начинают писать герои. Так её, собственно, и можно узнать, эта примета верней, чем переустройство государства (никогда так и не наступающее) или смена собственника средств производства. Иногда и производства никакого нет, и собственников не видно, а из книг уже вышли персонажи и начали решать судьбу авторов. Лариса Рейснер — тот самый случай. Мы помним её не за очерковую прозу (впрочем, отличную местами), не за стихи, не за наброски неосуществлённого романа «Рудин», а за несравненное обаяние её личности, отмеченное Пастернаком, за сочетание демонизма и динамизма, за типичность, характерность и наглядность; за то, что её судьба, отражённая в текстах и письмах, даёт нам лучшее представление об эпохе, чем самая качественная литература её великих современников.
Главный процесс в истории — по крайней мере русской, литературоцентричной — выглядит так. Блистательное поколение писателей воспитывает читателей, которым тоже так хочется. В процессе литературной борьбы дети набрасываются на отцов и вытесняют их — хорошо ещё, если из литературного процесса, а то ведь из жизни. Герои атакуют авторов и берут власть. А потом гибнут, потому что герою так положено: зачем им жизнь в опустевшем мире, без авторов? Так было с поколением двадцатых годов ХХ века, словно шагнувшим в мир со страниц прозы века Серебряного. Серебряный век фантазировал. Он выдумал романтическую революционерку, книжную девушку, решившую осуществить вековые мечты интеллигентов. Девушка Серебряного века стала комиссаршей и принялась сводить счёты со своими былыми любовниками, со своими создателями, грубо говоря. Но жить в мире, где этих творцов больше не было, ей тоже не хотелось.
Вся Рейснер на деле — не об Афганистане, не о комиссарстве на флоте, не о путешествиях по России, едва выползшей из революционного вихря, а вот именно о том, как героиня убивает создателя; как Галатея отправляет под трибунал Пигмалиона. А и правда, зачем он создал её такой — жить и мучиться? Он же не сделал её равной, да и не мог. А раз так, пусть не обижается.
2.
Про Рейснер общеизвестны пять вещей — и всё это правда, хотя далеко не исчерпывает её часто опошляемую биографию. Прототип женщины-комиссара из «Оптимистической трагедии»; богемная девушка из «Бродячей собаки», адресат писем и лирики Гумилёва; жена Фёдора Раскольникова и любовница Карла Радека; стояла у истоков советской очеркистики; умерла в тридцать лет от тифа — усугублённого тяжёлой депрессией на почве личных разочарований. Смерть от тифа для людей её поколения, начисто выкошенного сначала Гражданской войной, а потом репрессиями, — может ещё считаться относительной удачей, потому что в конце тридцатых спасти Рейснер могло только чудо. Все главные мужчины русской революции, с которыми её связывала либо любовь, либо дружба, — как писали в старину, «не были столько счастливы».
В стихах, которые Лариса Рейснер печатала в самодеятельном журнале «Рудин» (он издавался на отцовские деньги), нет решительно ничего особенного — да и трудно было выделяться на фоне короткого и бурного русского модерна: чтобы пишущей женщине обратить на себя общее внимание, надо было обладать либо ахматовским бесстыдством и точностью, либо цветаевским темпераментом и разнообразием, либо уж псевдонимом Черубина де Габриак и легендой о страстной католичке-затворнице. Лариса хоть и печаталась под псевдонимами, но под самыми прозаическими: Смирнов, Храповицкий... С прозой всё несколько интересней, и если бы она закончила автобиографический роман — кокетливый, конечно, и дурновкусный, но исповедальный, — это мог быть чрезвычайно увлекательный автофикшен. У людей модерна ведь обычно нет другогоматериала, кроме самих себя, и они никого вокруг не видят. И Ларисе Рейснер, классической девушке петербургского модерна, не о чем было бы писать, кроме себя, и она пересказывала в романе собственную историю с Гумилёвым. У Гумилёва таких историй было много, о чём она не знала, а у неё — одна и главная, потому что романы её с большевистскими вождями были довольно однотипны и души её не затрагивали. Ей приписывали роман с Троцким (в абсолютно и сознательно пародийномсериале еёиграет Анастасия Меськова — страшно подумать, я помню её девочкой, играющей главную роль в фильме «Балерина», на артековском кинофестивале; поистине у наших девочек девяностых годов тоже бурные судьбы!). В сериале у них с Троцким несколько страстных сцен в пресловутом бронепоезде, в котором он носился по фронтам. Было у них что-то или не было — история умалчивает, бесспорно одно: все романы Рейснер были попыткой повторить отношения с Гумилёвым, но гениев на свете не так много.
Тема романа, судя по наброскам, — отношения капризного мэтра с девочкой, определяющей себя как спартанский мальчик (тоже, конечно, не без влияния Цветаевой — «Зачем тебе моя душа спартанского ребёнка?» — из стихов к Парнок). Самым любопытным тут могло оказаться «и роковое их слиянье, и поединок роковой» — в том смысле, что использовали друг друга оба. Гумилёв, конечно, отвёз её в меблированные комнаты, а потом — на вопрос, женится ли он, — ответил «На профурсетках не женятся»; но любой другой сценарий позволил бы ей немедленно восторжествовать, и тогда, подозреваю, она бросила бы его ещё безжалостней. Из её отношений с большим поэтом получилось несколько его первоклассных сочинений (прежде всего, конечно, драма для театра марионеток «Дитя Аллаха»), а у неё — наброски прозы и десяток стихотворений, но главное — удивительная жизнь. Ведь вся эта короткая и бурная биография была гиперкомпенсацией за их разрыв, всё комиссарство — местью ему, все отношения с красными воинами — попыткой затмить одного офицера. После него кем может стать женщина, трагически влюблённая и жаждущая мести? — только комиссаром Волжской флотилии.
И мне важно показать, что Рейснер была не одна такая. Это распространённый, характерный для эпохи тип. Вот Ольга Ревзина — она же Елена Феррари (1899–1938); принимала участие в покушении на Колчака, работала в военной разведке — под разными крышами шпионила во Франции, в Австрии, в Штатах — расстреляна, как и всё руководство советской военной разведки. Интересно, что опубликовать её биографию в серии ЖЗЛ призывал Олег Демидов — будущий ярый зет-критик и публицист; и пожалуйста — вышла такая биография в 2021 году! Поэтом Елена Феррари была просто никаким (в жэзээловской книжке воспроизведён её единственный поэтический сборник «Эрифилли», вышедший в Берлине в 1923 году), но Горького очаровала (явно не поэзией, которую он ругал за небрежность рифмовки). Внешне она была не менее эффектна, чем Рейснер. Академическую статью о ней опубликовал Лазарь Флейшман, авторитетный историк литературы, который не стал бы тратить время на графоманку, каких в двадцатые много; примечательна жажда малоодарённых поэтов компенсировать литературные неудачи политической активностью, и прежде всего шпионажем. Это и романтично, и авантюрно, и требует литературных способностей, и даёт выход темпераменту, а главное — позволяет пользоваться таким серьёзным инструментом, как женское очарование. Правда, в ХХ веке это почти никогда не кончается хорошо, вспомним хоть Мату Хари.