Весна императора
Он был эгоистом и циником, которого гнало вперед его непомерное честолюбие, ну а его инстинктивное стремление первенствовать вкупе с его проницательным, великолепным умом превратило его в настоящего политического хищника, который со звериной яростью добивался власти, чтобы быть вожаком, вождем – этого необъятного стада робких, послушных животных, раболепствовавших перед ним. Всех, кто стоял у него на пути, он стремился прогнать со своей территории, что было, впрочем, политически не логично. Многие его враги пережили гражданскую войну, развязанную им, и в конце концов понуро вернулись в Рим, всё так же ненавидя его и в нем находя причины своих бед.
Его верные ученики и наследники, сделав выводы из его ошибок, стали сразу же расправляться со своими врагами, объявляя оных «врагами народа», что лишь укрепляло узурпированную ими власть. Их задача, впрочем, была проще. Их кумир и учитель уже создал в Риме единовластную, в перспективе тираническую систему управления государством. При нем Римская республика умерла, родилась Римская империя. У истоков этого события был он, Гай Юлий Цезарь (100—44 гг. до н. э.). В июле этого года исполняется 2125 лет со дня его рождения.
Внезапный финал
Предыстория его убийства обрастала мелкими, как иглы, подробностями. Они впивались в память, но не давали возможности что-либо изменить в случившемся.
Еще живой пока диктатор, воскрешенный нашей фантазией, всё так же прогуливался по улицам города, как посетитель музея – среди статуй и стендов. И если этот гость, покинув каменное здание, выходил в конце концов в жизнь, то диктатор в финале пути достигал смерти, превращался в бессчетные изваяния, расселившиеся среди музеев и мертвых городов.
Отвратительная погода, опустившаяся на Рим накануне, была невыносима, как боль. Пасмурным, холодным предвечерьем 14 марта 44 года до новой эры Цезаря вынесли, словно гроб, из его дома, чтобы доставить на обед к давнему помощнику и другу, начальнику конницы Марку Эмилию Лепиду.
Процессия была пышной. Цезарь словно прощался с городом. Домашние рабы облачили его в пурпурную шерстяную тогу. Во всем Риме носить ее мог лишь он, великий полководец, выигравший столько битв, что ангел смерти, наверное, завидовал ему. Лавровый венок, символ императорской власти и знак всесилия, украшал его старческое чело. Ему было 55 лет, и он до смерти любил украшения, словно блудница. Свою плешь, втихомолку высмеиваемую врагами, он имел обыкновение всячески прикрывать. Тот же венок был хорош для него, пресыщенного властью, разве тем, что загораживал круг на темени, проклюнувшийся сквозь редкие волосы. Дух его был еще крепок, но тело неизбежно старело.
Меньше всего я стремлюсь тебе быть по сердцу, Цезарь:
Что мне, белый ли ты, черный ли ты человек?
Гай Валерий Катулл (пер. С. В. Шервинского)
Перед великим походом
Обед он обычно смешивал с работой. Не был исключением и этот визит к Лепиду. Диктатор ребячески болтал, прочитывал письма, что-то подписывал, с чем-то отсылал слуг. Весь Рим, прежде мучимый республиканской страстью, как болезнью, лежал теперь у него в руках, будто этот город был занятным автоматом, придуманным греческим затейником. Вся жизнь в Риме крутилась потому, что он, всевластный и обособленный, приводил ее в движение. Ему было доступно всё. Он делал несколько дел сразу: слушал и говорил, читал и писал, видел и побеждал, приходил и повелевал. Несколько слуг-секретарей всегда находились при нем, спеша выполнить указания.
Главной темой беседы с Лепидом была римская война с Парфией. Несколько лет назад ближайший союзник Цезаря, Марк Лициний Красс, был разбит парфянами и погиб. Цезарь, не прощавший врагам ни своих, ни чужих обид, намерен был одержать победу и завоевать это огромное царство, в землях которого, знаем мы, уместились бы разом Иберия, Галлия и Италия.
В поход предстояло отправиться через три дня. Это был величайший поход, который готовился римлянами. Старику Цезарю всё не давали покоя успехи македонского мальчишки Александра, который три века назад свергал царства с той же легкостью, с какой даже он, Цезарь, мог разве что опрокинуть стоявший у стены кувшин. Теперь ему предстояло, наконец, сравняться славой с этим самонадеянным греком. Цезарь уже предвидел, что отныне их имена будут всегда стоять рядом, во главе списка всех знаменитых полководцев. Возвращаясь из Парфии, – Цезарь уже обдумывал, как завершит эту выигранную войну, – он продвинется с еще не уставшей армией вдоль Дуная и присоединит к империи все тамошние земли, занятые пока варварами.
Обед у Лепида
К прибытию Цезаря собрались еще не все гости. Ожидался Марк Юний Брут, брат хозяйки, жены Лепида. Цезарь нередко прислушивался к советам Брута, но в тот вечер он не пришел – словно запропастился в зябкой, сырой тьме.
Заговорили о пустяках. Например, со стоическим спокойствием принялись болтать, какая смерть лучше, – так, словно человек, властвовавший над Римом, мог повелевать еще и над мраком смерти. По словам Светония, Цезарь и прежде желал себе «смерти внезапной и быстрой» («Божественный Юлий», 87 // «Жизнь двенадцати цезарей »). Не изменил он мнения и теперь. Из всего, что могла бы предложить жестокая к людям судьба, Цезарь, не колеблясь, выбрал то же: смерть неожиданная и внезапная. Позднее в этом разговоре увидели предвестие завтрашних бед, словно боги, играющие людьми, невзначай надоумили их поговорить и об этом, предваряя пустой болтовней неминуемую трагедию.