Валерия Гай Германика: «Были бы у меня деньги, я бы сейчас ого-го!»
В интервью «РБК Стиль» Валерия Гай Германика размышляет о специфике работы режиссера и продюсера в России и на Западе, делится опытом воспитания детей и рассказывает о съемках фильма «Мысленный волк», который выходит в прокат 17 октября.
Валерия Гай Германика вот уже десять лет умудряется постоянно меняться — и оставаться одинаково актуальной. Пусть времена рок-н-ролльной славы отмеченного в Каннах «Все умрут, а я останусь» и сериала «Школа» позади. В прошлом и самые громкие скандалы. Но никуда не делось ее творческое упрямство и созидательный нарциссизм. В ней одинаково гармонично сочетаются радикальное кино и консервативные взгляды. Так же, как съемка рекламных роликов собачьего корма и фильмов по сценарию Юрия Арабова. Последний — гипнотически-мистический триллер с элементами русской эзотерики «Мысленный волк» — как раз выходит на днях в прокат. О чем Валерия и рассказала «РБК Стиль». А заодно о вынужденном шаге стать самой себе продюсером. Работе с Юлией Высоцкой. Детских страхах. Материнстве. Мечте о Каннском кинофестивале. И абсурде нашей жизни, который в самой Валерии уживается так же складно, как сельский рейв, Анубис и воскрешение в «Мысленном волке».
— Начнем с хорошего. Мне кажется, у вас замечательный фильм.
— Слава богу, мы старались для вас.
— Как он появился на свет?
— У меня была простая идея, которую, как всегда, усложнил сценарист. Мне рассказали реальную историю, которая случилась с моей сестрой. Она шла ночью с подругой через лес, а за ними шел волк. Они три часа шли и боялись его, но они его не видели, потому что он шел по краю леса. Я так восхитилась этой историей, это ведь жизненный путь человека, это прекрасно. Надо срочно отразить в кинематографе. А дальше я долго искала сценариста, потому что никто не понимал, что это такое, когда ты волка не видишь, а он идет за тобой. Обращалась к известным сценаристам, которые образы могут создавать, но они мне писали про какое-то кладбище.
— В первоначальной идее, о которой вы сценаристам рассказывали, уже была эта конструкция про мать и дочь?
— Нет, нет. Я предельно ясно ему (сценаристу Юрию Арабову. — «РБК Стиль») изложила: мне надо, чтобы у меня две девушки шли из населенного пункта на хутор. Долго, до утра. А за ними шел волк. И я хочу сделать экзистенциальную драму с элементами метафизики, чтобы каждую секунду мы переживали их страх. Они не могут даже пописать отойти. Ни остановиться, ни побежать. Они его чувствуют, но они даже не могут обернуться, чтобы посмотреть на него, настолько это страшно, когда за тобой ночью идет волк. Такая была идея. Я ему объяснила, он сказал, что все понял, и вернулся со сценарием. Там уже ребенок появился, все так началось усложняться. Мы начали снимать. Потом зашли в какой-то тупик с этим проектом. Я сказала, что не буду больше этим заниматься, потому что в моем личном пространстве появилось много лишних людей, которые влезли туда. Мне в душу. Ну, а потом все наладилось, с божьей помощью. Фильм совсем ко мне перешел (Германика впервые выступила на своем фильме в роли генерального продюсера. — «РБК Стиль»). Я его немного переснимала, «улучшайзинг» делала.
— Как давно вам сестра рассказала эту историю? В «Да и да» за героиней тоже идет стая волков.
— Это моя тема вообще — всякая зооморфная история. Я же на сказках воспитывалась, на книжках. И вообще такой животновод. Я вдруг услышала эту историю, и у меня глаза раскрылись. Читала про жизнь монахов, они тоже описывают это состояние, когда ты идешь и ничего не понимаешь. Я ассоциировала их со слепым, который попал в темную комнату: он натыкается, как ему кажется, на дверь или стол, но это все ошибочно. Действительно крутой образ. Были бы у меня деньги, был бы у меня сценарист, я бы сейчас ого-го!
— Арабов вполне себе ого-го сценарист.
— Да. Но мне было тяжеловато с его идеологией. Я решила — пусть его диалоги живут своей жизнью, с ними ничего не сделаешь. Их никак не проимпровизируешь. То есть у меня же все построено на психофизике. Я всегда снимала кино, полностью построенное на психофизике актеров. Когда все работает вместе: движение, звуки, слова. И когда у тебя одно состояние, а у актера какое-то новое и ему еще надо сложный текст прочесть, это приводит к катастрофе. Все становится такое ненастоящее. Мы с этим боролись. В итоге мне нравится, как они сыграли.
— Получился немного абсурдистский театр в кадре — с отстраненными репликами, отстраненными лицами.
— Это слова Арабова, по-другому сказать их никак нельзя. Можно посмотреть, как Сокуров с его сценариями работает... отстраненно. Я его фильмы вижу через несколько линз, просто засыпаю, ничего не понимаю. А бывает, Арабова снимают в лоб, очень гротескно, получается совсем китч, как в театре. Диалоги — это определенные условия работы, тебе их задали, и ты в них существуешь. Я очень хотела снимать кино и пошла на эти условия. Не думала, что мне придется о чем-то жалеть. Когда ты чего-то очень сильно хочешь, ты же не думаешь о последствиях — это такой животный инстинкт.
— И все же абсурд — ваша территория?
— Как для документалиста — да. В реальной жизни больше драмы, абсурда, комедии. Если вспомнить фильм «Девочки», который я снимала лет в 18, там в одном моменте сидит героиня на лестнице и произносит фразу: «Моя жизнь грустна и ужасна». Так люди ржали в зале! На самом трагическом моменте ее жизни, когда она хотела умереть. Так из простой жизни рождается поэтический абсурд. В кино гораздо сложнее его повторить. В литературе легче. Там больше свободы, и, может, более умные люди этим занимаются.
— Насколько охотно актеры шли на этот абсурд? Юлия Высоцкая, например. Ей было интересно?
— Актерам все интересно. С Высоцкой у нас вообще получился эксклюзив. Никто больше не смог снять Юлю Высоцкую, кроме меня и Кончаловского. Недавно об этом говорила с Федором Бондарчуком, он тоже хотел ее снимать, но не получилось.
— Как надо себя вести, чтобы Юля Высоцкая снялась у тебя в кино?
— Мне кажется, должен быть баланс на счету. (Смеется.) Да шучу-шучу. Они тоже там с мужем какими-то серьезными вещами занимаются. Я еще не спрашивала у нее, не уточняла, что именно ей было интересно. Но раз пришла, значит, все окей.