Титановые ноги, 1917 год и врачевание задниц: каким получился свежий роман Владимира Сорокина «Доктор Гарин»
В издательстве Corpus вышел новый роман Владимира Сорокина — одновременно и продолжающий «Ледяную трилогию», и открывающий читателю нового Сорокина, внезапно проникшегося к своим героям. По просьбе Esquire Лиза Биргер рассказывает, как писателю удалось создать роман о счастье и чего тексту недостает.
Судьба писателя, которого поколение избирает главным, всегда незавидна. Он не может молчать — читатель ждет от него Слова. Но любое откровение, произнесенное писателем, окажется недостаточно хорошим. Владимир Георгиевич Сорокин попал в эту ловушку практически по своей воле. Он литературоцентричный писатель в мире, где Слово еще чрезвычайно много значит. Его жизненный проект — это проект по возвращению слов из мира тотальной бессмыслицы. Советский новояз, канцеляризмы, бульварная литература жестоко поступили с русской речью. Язык, на котором мы сегодня пытаемся общаться — или я пытаюсь написать эту статью, — с трудом переживает постоянное насилие. Сорокин превращает изнасилованные слова в метафоры, но интересует его то, что остается от многократно используемых и затертых смыслов и слов. «Доктор Гарин» — точно не самый экспериментальный роман Владимира Георгиевича (возможно, не самый литературно совершенный) — интересен тем, что показывает оптимистичный выход: с тем, что останется от языка, вполне можно жить.
Десять лет назад в повести «Метель» Платон Ильич Гарин вез на управляемом ямщиком снежном самокате в глухую деревню Долгое вакцину от завезенной из Боливии «чернухи», болтал со своим ямщиком Перхушей о добре и зле и жестоко замерзал в снегах, не осуществив спасения даже крошечной вверенной ему части мира. Эта повесть Сорокина оказалась одной из самых дружелюбных к читателю — не просто потому, что получила кучу премий, или потому, что в ней особенно пронзительно и ясно процитированы Пушкин и Толстой и очевидна их вечная причастность к жизни русского человека. Дело в том, что прежде все романы Сорокина были про каких-то чужих, совершенно неприятных и главное непричастных к читателю героях. «Метель» же оказалась про нас — про судьбу в вечно повторяющейся русской парадигме такого же, как ты, читатель, отечественного интеллигента. Того, кто вечно рад побеседовать об устройстве мира, кто абсолютно параллелен политическим и прочим распрям, кто мечтает добиться добра, но всегда трагически погибает на полпути. Доктор Гарин — это мы. Практически каждый, кто, научился разбирать кириллические буквы, уже никогда не сможет оторваться от литературного текста.