Шкатулка с драгоценностями
Кольцо из этой коллекции не надеть на палец, браслетом не объять запястье, сокровища эти не выставить на всеобщее обозрение и не сдать в ломбард. Они хранятся в укромном уголке нашей общей литературной памяти
— Это у вас платиновые кольца?
— Нет, серебряные.
— Так зачем же вы носите?
— Люблю.
— А золотых у вас нет?
— Нет, есть, но я вообще не люблю золота: грубо, явно…
(Марина Цветаева. «Вольный проезд»)
Эту шкатулку с драгоценностями можно открывать время от времени, когда не хватает света и блеска в пасмурной действительности. Доставать кольца, браслеты, серьги, цепочки — и любоваться ими, вспоминая подробности спрятанных в них литературных историй, разглядывая серебряные, золотые, платиновые, медные, чугунные тела, в которые заключена теперь бессмертная душа их авторов:
«Вот, — говорит, — тебе подарочек для твоей невесты, — и подает большую малахитову шкатулку. А там, слышь-ко, всякий женский прибор. Серьги, кольца и протча, что даже не у всякой богатой невесты бывает...» (Павел Бажов. «Хозяйка Медной горы»)
Драгоценности эти могут быть утрачены героями, смыты волной времени, но удержаны поверхностью бумажной страницы, вшиты, впаяны в тугой переплет. И каждая вещь готова выйти из безмолвия, выскользнуть, выкатиться колечком навстречу, звонко зазвенеть и подпрыгнуть от радости, рассыпаться золотой горстью монет — достаточно запустить в книгу руку, точно в бездонное пушкинское дупло:
«Время летело. «Пора», – сказала, наконец, Маша. Дубровский как будто очнулся от усыпления. Он взял ее руку и надел ей на палец кольцо.
— Если решитесь прибегнуть ко мне, — сказал он, — то принесите кольцо сюда, опустите его в дупло этого дуба, я буду знать, что делать…» (Александр Пушкин. «Дубровский»)
Если прислушаться к звукам шкатулки, можно услышать, как струится в ней чистая вода, как падает на дно колечко и как затягивают протяжную песнь женские голоса, которых не узнать, не различить в темноте веков:
«Пой, красавица:
«Кузнец, Скуй мне злат и нов венец,
Скуй кольцо златое;
Мне венчаться тем венцом,
Обручаться тем кольцом
При святом налое…»
(Василий Жуковский. «Светлана»)
Кольцо вбирает в себя контуры судьбы, принимает, вмещает в себя спетое, сказанное, как будто на самом дне родовой души, как в сердцевине воронки, просыпается и ворочается, вздыхает забытое, изначальное, сказочное:
«Золот перстень мой у тебя лежит, надень его на правый мизинец и очутишься в дому у батюшки родимого. Оставайся у него, пока не соскучишься, а и только я скажу тебе: коли ты ровно через три дня и три ночи не воротишься, то не будет меня на белом свете, и умру я тою же минутою, по той причине, что люблю тебя больше, чем самого себя, и жить без тебя не могу».
(Сергей Аксаков. «Аленький цветочек»)
Люди наделяют эти «безделицы» необычными значениями и знаниями, выдвигают их вестниками своих чувств, представляют знаками и символами судьбы, оставляют залогом и берут в заложники собственных страстей и положений: — Где твой другой браслет? — Потерян. — А! потерян. — Что же! Беды великой в этом нет. Он двадцати пяти рублей, конечно, не дороже. Михаил Лермонтов. «Маскарад» Люди вызволяют вещь из немого плена, открывая предмет как книгу, как текст, как письмо. Они вырезают на вещах свои имена, слова любви, вручают друг другу заколдованные руны, способные вместо них признаться в главном, спасти от злого умысла, сберечь от вражеской стрелы: