Между мирами
Саша Леа Адина Уикенден сопровождает людей в их потерях — провожает за границу земного мира тех, кто уходит, возвращается и помогает проживать сложные чувства тем, кто остается. Нам она рассказывает, как признание собственной конечности может изменить жизнь, почему важно говорить на сложные темы, и что дает «работа горя».
Важная часть жизни
Мама моя выпустила в своей жизни одну-единственную книгу — «Смерть Есенина», в которой группа ученых и криминалистов расследует, что же реально с ним произошло. Мама — филолог и отвечала за литературный анализ. В это время мне было 5 лет, как-то раз она пришла с работы, и я говорю: «Мама, тебе кто-то звонил», она говорит: «Этот?» — Я говорю: «Нет». — «Этот?» — «Нет. Может быть, тебе Есенн звонил?» Она отвечает: «Нет, Сашенька, он не мог звонить». Я спросила почему, и она мне рассказала.
Я училась на юриста, проработала в этой профессии девять лет. В начале обучения планировала стать криминальным юристом, ездила со следственно-оперативными группами на места преступлений. Получается, эта часть жизни всегда была мне интересна. Сочетание любопытства и моей внутренней устойчивости дало мне возможность копать в тему смерти глубже и как-то смело и открыто говорить об этом в русскоязычном пространстве.
Юристом я перестала быть в 2012 году. С тех пор много где побывала, несколько бизнесов открыла, организовывала сообщества. Была в буддистских монастырях на обучении, проходила молчаливые ретриты и много искала ответов на вопросы о жизни и смерти. На одном из последних мне попалась книга «Искусство умирать» Гоенки. После нее я поняла, что есть целый мир, про который можно писать, говорить, в нем быть, работать. Потом я встретилась с описанием профессии «доулы смерти» и осознала, что суперстранный набор навыков, который я за свою жизнь накопила, идеально подходит к этой профессии.
Удивительно, что в современной форме эту профессию выделил мужчина, Генри Вайс. Он много лет работал в хосписе и ощущал, что в происходящих там процессах чего-то не хватает. Пошел, отучился на родовую доулу и переложил этот концепт на процесс ухода человека. Это одновременно очень новая и очень старая профессия, потому что понятие «доула» имеет греческое происхождение, оно значит «рабыня», и ее задачей было «держать пространство» для своей госпожи. Работа доулы смерти во многом именно про это. Держать пространство — это замечать все, что в нем происходит: эмоции, состояния, вербальное и невербальное и понимать, что со всем этим делать в конкретный момент. «Делать» при этом не значит менять или улучшать, это значит проявлять и вместе с участниками процесса решать, как быть дальше.
Важность явности
В моей работе есть такой важный принцип, который называется «делать тайное явным». Все, что находится в поле, но о чем молчится, приносить в пространство и начинать об этом говорить. Самое сложное, что происходит сейчас со всеми нами, это как раз то, что мы не проявляем, не называем вот этого «большого слона», которого все видят, все чувствуют, все переживают, но не говорят о нем. Мне кажется, во многом мы в России, в постсоветском пространстве, в этой точке оказались потому, что не переработали всё, что было в этом веке до нас, в прошлом веке. Все, что нужно было вмещать и о чем не нужно было молчать, — оно до сих пор тайно. Вдобавок во времена СССР была уничтожена почти вся культура горевания и связанная с ней ритуальность.
Это замораживает, это расчеловечивает, это очень важно отгоревать, чтобы получить снова доступ к таким светлым, тонким состояниям, из которых возможен мир, где мы сможем хотя бы подумать, «а точно нам нужно кровопролитие?», «а точно это цель, к которой мы хотим прийти?». Мы не проговорили и не прожили эту травму, и на нее наслаиваются все новые и новые, делая горе очень многослойным, а людей — еще холоднее. Тема потерь всегда очень «заряжена». Она точно рванет, если не понять, как проделать работу горя, как это все проявить, не начать говорить — и это скорее всего будет очень некрасиво и очень больно. Поэтому хочется об этом вещать, писать, обсуждать, чтобы можно было жить дальше.