Усилие к жизни
Что происходит с нашим мышлением, чувствами и жизненными установками в условиях цифровой реальности? К чему движется сообщество людей? Обсуждаем настоящее и будущее мозга вместе с теоретиками и практиками нейробиологии.
Алла Ануфриева: Наш мозг сегодня такой же, как был у наших далеких предков?
Вячеслав Дубынин: У неандертальца мозг был больше, чем у хомо сапиенс. Но больше не значит лучше. Наш разум связан не с размерами полушарий, а с числом синаптических контактов между нервными клетками. Но как их посчитать у древних людей?
Александр Каплан: В пещере Кроманьон на юго-западе Франции нашли останки человека, который жил 40–45 тысяч лет назад. Рядом предметы и орудия, которые показывают, что он много чего умел: выделывать шкуры, разделывать туши, а наскальные рисунки были не просто художествами, а лекциями для детей. И огонь уже был. Получается, что эти кроманьонцы, а они и есть хомо сапиенс, обладали достаточным интеллектом, чтобы выживать рядом с дикими зверями.
А.А.: Если бы в той пещере установили компьютер и провели мастер-класс, то кроманьонцы могли бы его освоить?
А.К.: Скорее так: если взять ребенка из той пещеры и привести его в детский сад или, например, в центр к Елене, то, полагаю, он сможет поступать в МГУ наряду с современными абитуриентами.
Елена Лаштабега: Анатомия мозга, может, не меняется, но происходят большие функциональные изменения. Особенно в последние десятилетия. Во всем мире растет число детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности и с расстройствами аутистического спектра, а их мозг работает иначе, чем у других детей. Семь лет назад я диагностировала целый класс начальной школы. У пяти детей из тридцати обнаружились трудности в обучении: дислексия, дисграфия, поведенческие нарушения. Два года назад мы провели такое же исследование – та же школа и возраст. Результат: нарушения обнаружены уже у 25 детей из 30. Что будет через 100 лет? Трудно даже предположить, как изменится наш генофонд.
А.А.: Почему вообще наш генофонд меняется?
В.Д.: Детская смертность практически исчезла, что прекрасно, но возникает то генетическое разнообразие, которого раньше не было. Раньше дети с теми или иными нарушениями не доживали до половой зрелости и не передавали свои гены. А теперь живут все и пополняют генофонд. Это действительно трудная ситуация. Мне представляется, что в дальнейшем без генетической коррекции человеку будет трудно обойтись.
А.А.: Слово «ГМО» многих пугает...
В.Д.: Но мы видим примеры успешного лечения отдельных генов в случае слепоты или врожденных нарушений иммунитета. Речь не идет о том, чтоб вырастить человеку вторую голову или зеленые крылья, а о том, чтобы убирать самые тяжелые нарушения. С другой стороны, в разнообразии и наша сила. Окружающая среда меняется, и быть одинаковыми неэффективно. Когда ребенок рождается, у него в коре больших полушарий 30 миллиардов нейронов. Дальше они начинают выпускать отростки, ориентируясь во многом на потоки информации из внешнего мира. Живем мы в тропиках или на берегу Охотского моря, в городе или деревне – это сказывается на работе мозга. Поэтому появление детей с некоторыми отклонениями от нормы – это во многом ответ на новые условия жизни в компьютерную эру. Возникают новые профессии, кто будет их осваивать? Дети, которые выросли в этой среде. Они более гибкие, не цепляются всю жизнь за одну и ту же профессию, а готовы каждые пять лет апгрейдиться и уходить, условно, из программиста в психологи, а потом дизайнеры, а потом еще во что-то.
А.А.: Действительно ли гаджеты ухудшают работу мозга?
В.Д.: Если вы сидите в смартфонах и смотрите полчаса, как котики падают со стиральных машинок или кто-то нарезает огурцы, у вас информация попадает в кратковременную память и тут же вышибается следующим блоком сенсорных данных. А обучения-то настоящего нет. Раз функция не тренируется, откуда возьмутся хорошая память, мышление и словарный запас? Есть исследования, которые показывают: кора мозга у подростка, который по 6–8 часов в день сидит за компьютером, хуже развивается. Буквально: меньше серого вещества в теменной доле, меньше серого вещества в лобной доле. Это говорит о реальном ухудшении когнитивных способностей, навыка планировать и принимать сложные решения, концентрироваться на задаче, запоминать… Замечено, что нарушается связь амигдалы, подкорковой структуры, с той же самой лобной долей, а это говорит о слабой работе зеркальных нейронов, что, в свою очередь, снижает эмпатию. То есть тинейджеру труднее взаимодействовать со сверстниками в коллективе, он не чувствует себя там комфортно.