Натали Портман
“Я склонна к русской меланхолии”
От прелестной нимфетки из «Леона» ее отделяет множество ролей, начало собственной режиссерской карьеры, диплом психолога, «Оскар», материнство. Но и объединяет ее с той, 12-летней, тоже многое. С детской прямотой она рассказывает, как изменился ее мир за годы, проведенные на наших глазах.
Конечно, ей ни за что не дашь ее тридцать пять. Конечно, она очень красива, и беременность не искажает ее точеные черты. И, разумеется, она зримое воплощение успеха – тут и «Оскар», и реклама Dior, и знаменитый балетмейстер-муж, и прелестный пятилетний сын, и одобрительно встреченный в Канне режиссерский дебют «Повесть о любви и тьме»… Но от упоминания обо всем этом по лицу Натали Портман пробегает не свойственная ему тень раздражения. Потому что «выглядите моложе своих лет» – это эйджистский комплимент, каждый имеет право выглядеть на свой возраст, и никто не обязан стремиться быть моложе; красота – просто выигрыш в генетическую лотерею, тут нет ее заслуги, и не стоит судить о другом по его внешности; Гарвард – «Да вы знаете, сколько унижения я из-за своей глупости там пережила, сколько мне нужно было преодолеть в себе?», а муж и сын… «Это же любовь. А любовь – не достижение и не награда». Ну, разве что «Оскаром» она может гордиться. Но ведь только гордиться, а не хвалиться…
Мы сидим на балконе ее отеля над венецианской Лагуной – далеко от острова Лидо, где кипит кинофестиваль, в программе которого целых два фильма с ее участием. Она приехала всего на пару дней, она ждет второго ребенка и сейчас хочет как можно больше времени проводить с сыном – перед появлением его брата или сестры. Работа сейчас для Портман отступила на второй план, и она настроена философски – возможно, впервые в ее биографии наступило время, когда она может взглянуть на свою жизнь со стороны, вне суеты и актерских графиков. Тут и становится очевидно, что не зря Портман получила диплом психолога – она легко обобщает личный опыт в социально-психологическом ключе.
Натали Портман: Смешно: со мной тут обращаются как с созданием страшно хрупким. А я ведь всего лишь беременна, а не больна. У меня такое ощущение, что беременность в нашем мире утратила естественность, стала каким-то особенным явлением, требующим специального обращения, – все настолько ориентировано на консервацию уже существующего, что обновление выглядит чудесным исключением. Вообще, я замечаю множество изменений. Раньше, еще лет десять назад, звезды боялись папарацци, потому что хотели сохранить личную жизнь в тайне, теперь стесняются их внимания, потому что хотят быть в глазах публики «нормальными» людьми, потому что превосходство в нашей прозрачной реальности стало моветоном. Да и правда, звезды ничем по большому счету не заслужили публичного внимания… Раньше я, веган, была белой вороной, теперь это лишь часть движения за этичное обращение с природой, одна из многих. Раньше был жесткий стандарт внешности, худоба обожествлялась, а теперь, слава богу, есть модели размера XL, и мой стилист говорит: детка, пяток килограммов тебе бы не помешал…
«Я уверена, что буду хорошей бабушкой. Вот уж тогда я разгуляюсь со своим знанием психологии»
Psychologies: И как вам этот новый мир?
Н. П.: Еще мой любимый университетский профессор говорил, что за первой волной модернизации, технологической, придет другая, глубинная. Модернизация сознания. Люди потребуют от политиков большей открытости, от звезд – прекращения купеческого разгула, от правительств – экологической сознательности. Я называю это антиэлитизмом – бунтом сознательных масс против того, чтобы ими тиранически распоряжались, даже на уровне вкусов, канонов, того, что якобы принято. Или, как говорит моя подруга-журналист, когда после посадки в самолете пассажиры аплодируют пилоту: «А мне вот никто не аплодирует, когда я сдаю статью на 10 тысяч слов». В новых обстоятельствах профессионализм становится нормой, гордиться теперь допустимо только исключительными поступками, проявлениями едва ли не героизма. А я вот, между прочим, в этом новом мире прекратила быть чистым веганом, у меня теперь другие приоритеты, мне кажется, более высокие: мне нужно быть здоровой и сильной, я ведь мать. Это главное.
А вам понравилось быть матерью?
Н. П.: Если честно, то все неоднозначно. Вряд ли «понравилось» тут правильное слово. Перед рождением Алефа я очень волновалась – не могла представить себе, как я совмещу работу с ребенком, с которым так хотела быть рядом всегда-всегда… И как-то спросила Кейт Бланшетт – она моя старшая подруга, я ее очень люблю, – как ей удается, у нее же четверо детей. А она философски заметила: «Танцуй и научишься танцевать». И я прекратила волноваться. А когда родился Алеф, да, все выстроилось само собой – он стал приоритетом, я даже отказалась от идеи круглосуточной няни – никто не должен стоять между мной и им… Материнство для меня уникальное совмещение крайностей – детского питания и памперсов с полным самоотречением, тревог, даже ужаса с восторгом. Становишься уязвимее и чувствительнее – ведь тебе теперь есть кого защищать. И сильнее, решительнее – потому что теперь тебе есть кого защищать. Забавно, но теперь я смотрю на человека и думаю, что ведь кто-то его мама, и ей будет больно, если с ее ребенком будут обращаться резко. И смягчаюсь даже в самых жестких ситуациях. Но и взгляд на вещи несколько искажается. Вот после двух лет во Франции – у мужа там был контракт на руководство балетом Opera de Paris – мы вернулись в Лос-Анджелес. И знаете, в сравнении с Парижем… Моему ребенку кто-то улыбается в кафе, и