«Труба – это главный механизм»
Главный редактор «Правил жизни» Сергей Минаев и специалист по макроэкономике Олег Буклемишев поговорили о том, почему российской экономике придется стать многоукладной, чем северокорейский опыт отличается от южнокорейского и во что теперь вкладывать деньги – в золото или в автомобильную резину
Сергей Минаев: Я недавно открыл новости, а там Даниэль Ортега подписал указ о том, что в Никарагуа можно разместить российский военный контингент. И вот я думаю: не может же быть, чтобы это был тот же самый Ортега, про которого я в 1986-м ребенком слышал в программе «Время». Сын, наверное. Полез в Википедию – тот же самый. Такое дежавю.
Олег Витальевич: Да, он недавно четвертый раз подряд выборы выиграл, предварительно посадив конкурентов. У меня есть коллега, который родился в Никарагуа, у него там родители работали. Вот у кого дежавю.
Сергей: Новостные ленты разрываются в последний месяц: смотрите, курс евро-то, ха-ха, 65-70, а доллар-то 65 – при всех санкциях. В обычной ситуации это говорило бы о том, что экономика здоровая, а сейчас о чем говорит?
Олег: О том, что курс искусственный. Газопроводы продолжают работать, иностранная валюта поступает в Россию в прежнем темпе – около миллиарда долларов в день.
Сергей: Но востребована она меньше, потому что импорт катастрофически просел.
Олег: Я видел цифру в 89%. К тому же финансовые операции с долларом по сути закрыты, физлица могут купить только те наличные доллары, которые есть в кассах банков, а их не много. Так что укрепление курса свидетельствует скорее о болезни экономики. Что неудивительно: речь о стране, которая в одночасье лишилась валютных резервов и проводит спецоперацию. Низкий курс доллара беспокоит и Минфин, и Центробанк. Минфин свои доллары, которые получает в виде налоговых поступлений, должен менять на рубли по невыгодному для себя курсу.
Сергей: Что не очень хорошо для бюджета.
Олег: Естественно. И Центробанку происходящее тоже не нравится, потому что влияет и на торговлю, и на инвестиции. Парадоксальная ситуация: вроде бы все хорошо, но поделать с этим ничего нельзя. Такой чемодан без ручки.
Сергей: А что с этим вообще можно было бы сделать?
Олег: Мне этот вопрос недавно задали. Я ехал в такси из аэропорта, полусонный, мне звонят с радио: «А что в такой ситуации делать Центробанку?». И я вдруг понял что. В обычной ситуации в здравом уме никогда бы не пришел к такому решению. Центробанку нужно бросить этот рынок и ввести обратно административный курс. Он, возможно, точнее отражал бы то, что реально происходит в экономике.
Сергей: Административный курс, тот, который в Советском Союзе печатала по вторникам газета «Известия»?
Олег: Совершенно верно. Но мы можем его каждый день менять, это дело вкуса и желания. Какой хотите, такой и установите. На самом деле, Центробанк даже раньше мог устанавливать любой курс, который ему нравился, – с таким обилием резервов это можно было себе позволить, по крайней мере, на короткое время. А сейчас с этим вообще не возникло бы никакой проблемы.
Сергей: Идет спецоперация. И где-то по местам столкновений проходит условная труба, в которую никто не стреляет ни с той, ни с другой стороны. Более того, с одной стороны туда закачивается газ или нефть, а с другой – туда текут от условного противника нефтедоллары. Это же тоже какая-то шизофреническая картина, ее трудно представить.
Олег: Это чистый Сорокин. Я слышал (не знаю, насколько правда), что есть еще и ряд украинских предприятий, по которым не наносятся удары, потому что это эксклюзивные поставщики российских предприятий.
Сергей: Можно предположить, что вентили для трубы делаются где-нибудь на территории Украины.
Олег: Вполне может быть.
Сергей: Насколько в этих условиях вообще возможна рыночная экономика?
Олег: На рынок можно смотреть с разных точек зрения, у него есть безусловная сильная сторона – любая экономика распределяет ресурсы, но рыночная распределяет их автоматически. Доверяя что-то рынку, вы снимаете с себя ответственность и переносите ее на Адама Смита и на неодушевленный экономический механизм.
Сергей: Мало хлеба – высокая цена, много хлеба – низкая цена.
Олег: Абсолютно. Примерно так это и работает. В этом смысле рыночная экономика лучше любых других, особенно в тех ситуациях, когда нет доминирующего субъекта, который подминает рынок под себя, и когда управленческий ресурс ограничен. Государство могло бы рынок под себя подмять и вернуться к прямому распределению ресурсов, но боится ответственности. Вероятно, поэтому рыночная экономика до сих пор жива в России.
Сергей: Рыночная или все-таки гибридная? Тут рыночные механизмы, здесь Центробанк назначает курс, там гаражная экономика и серый импорт.
Олег: Многоукладная экономика. У большевиков после Октябрьской революции мелькало что-то подобное. Абсолютный рынок в деревне, потом продразверстка, нэп с новой буржуазией, а сверху Госплан.
Сергей: А южнокорейская модель? В Южной Корее когда-то построили экономику чеболей, восемь крупных картелей. Все работало, хотя это были практически государственные компании, государственно-семейные.
Олег: Здесь, как с Китаем, китайскую историю в России повторить нельзя, потому что в России нет такого количества китайцев. Южной Кореей стать не получится, потому что северные корейцы по духу у нас есть, а южных я что-то не замечал. Потом, даже для них чеболи были болезненной историей – банкротства, президенты в тюрьме, жуткая коррупция. Ну и в конце концов они тогда строили индустриальную экономику, заводы. Это была другая стадия развития. Сегодня экономика постиндустриальная. Вам мало заплатить человеку, который создаст какой-нибудь интеллектуальный продукт. Вам нужно еще обеспечить ему комфорт, иначе он сядет в самолет и на деньги, которые вы ему заплатили, улетит туда, где ему приятно жить. Это гораздо страшнее, чем кажется. Для среднего класса мир абсолютно проницаем. Средний класс глобализирован.