Псалом
2010-е
2010-е – странное время для Переделкина: ушли Вознесенский, Ахмадулина, последним из компании покинул Переделкино Евтушенко. В запустение пришел Дом творчества. Прежние смыслы потускнели, новые еще не проявились. Эта песня на стихи Евгения Евтушенко из саундтрека композитора Таривердиева к фильму «Любить» (1968) отсылает нас к тому времени, когда Переделкино было центром притяжения творческой энергии и гуманитарной повестки.
Послушайте плейлист, составленный специально для литературного номера «Правил жизни»
Феноменальный успех пришел к Степновой после выхода в свет книги «Женщины Лазаря». Писательница рассказывает о трех очень разных женских судьбах, столь же удивительных, сколь удивительным был ХХ век. Они оказались прочно связаны с гениальным ученым-физиком Лазарем Линдтом, чья научная карьера характерна для его времени: он проделал путь от никому не известного самоучки до секретной работы в закрытом городе. Любовь, чудесное спасение, жгучая ненависть, высокий психологизм и выразительный стиль, история страны и история конкретных людей – все это обеспечило роману Степновой читательскую любовь, благосклонность комитетов литературных премий, а также перевод на 25 языков. Последний роман Степновой – «Сад» – получил приз читательских симпатий премии «Ясная Поляна». В этой сложной книге о семье, родительстве, безрассудной любви и эгоизме мы знакомимся с семьей Борятинских, живущих в имении с прекрасным садом. Поздний ребенок княгини – девочка Туся – сначала меняет привычный распорядок жизни имения, а затем – жизни всех, кто с нею связан. В этом романе Степнова ведет диалог с классической русской литературой XIX века, показывая хорошо известный нам мир с иной точки зрения. Писательница окончила переводческое отделение Литературного института имени Горького, где изучала румынский язык, а позднее творчество Александра Сумарокова. Сейчас Степнова сама преподает в Creative Writing School и магистратуре Высшей школы экономики писательское мастерство. Интересно, что она сама называет себя «бабушкой русского глянца»: с 1997 по 2014 год Степнова работала шеф-редактором мужского журнала XXL.
ТРЕМ АРТЕЛЯМ РАБОЧИХ надо заплатить триста сорок девять рублей двадцать копеек. Первая артель из десяти человек работала восемь дней по девять часов в день, вторая, из шести человек…
Что-то ударило в голову, справа – увесистое, круглое, завозилось в волосах, и только после этого пришел звук, весь разом – сердитый, надсадный, тоже круглый.
Шмель!
Кулема быстро-быстро замотала толстыми неуклюжими руками – кыш, кыш, проклятущий! Чтоб тебе пусто было!
Улетел.
Эх, про вторую-то артель все прослушала!
Голос за открытым окном, невидимый, мальчишеский, звонкий, снова запричитал, хромая и запинаясь, точно калека на первом льду.
…В третьей артели было пятнадцать человек, и они работали три дня по десять часов в день. Сколько нужно выдать каждой артели?
Голос замолчал, озадаченный своим же вопросом, и в саду сразу стало очень тихо. Даже тише, чем Кулема привыкла. Сад молчал, неприбранный, дикий, одно слово, что сад – крапива и сныть стояли выше головы. Яблони, корявые, все в парше, едва торчали из сорных зарослей, а ягодника и вовсе не было видно – зарос. На других дачах и цветники были не хуже архиерейских, и парники даже. А тут… Кулема посокрушалась мысленно, жалея бестолковых дачников, заплативших за такое живые деньги.
От жары все оцепенело, дрожала в горячем воздухе золотая комариная взвесь. И только беззвучный шмель охаживал багровые пушистые шапочки чертополоха, толкал, раскачивал – и издалека казалось, будто не шмель там возится, а целый медведь. Еще где-то в глубине дома тихо и мерно шоркало – Кулема этого не слышала, просто знала: тятя работает, полы натирает и, судя по солнечному пятну, которое переползло с виска на макушку, скоро пошабашит.
Ну-с? И каков будет ваш ответ?
Второй голос, взрослый, тонкий, с обидным пронзительным подвизгом, повисел в невидимой комнате, выжидая, и тишина снова приложила к ушам Кулемы огромные привычные ладони. Кулема по-собачьи наклонила голову, пытаясь уловить хоть какой-то звук. Она была почти глухая – с младенчества, и с младенчества не знала об этом, полагая, что мир и должен быть таким – почти беззвучным. Из плотного, словно старая вата, безмолвия пробивались только высокие звуки, так что Кулема хорошо разбирала детей да птиц, а взрослые, особенно мужчины, лишь безгласно, по-рыбьи, разевали рты. Не поймешь с первого раза – получишь оплеуху, это Кулема узнала рано и рано же привыкла заглядывать людям в лицо, снизу, чуть скособочась и силясь уследить за шевелящимися губами. За это тоже били – чего, дура, выпучилась? – но гораздо реже. И не все. Тятя вот сроду ее пальцем не тронул. Жалел. К тому же колотили не только за глухоту – она была поздняя, туповатая, неловкая. Поскребыш. Чего ни дай – уронит, а не уронит, так с места, косолапая, смахнет.
Одно слово – Кулема.
Молчите? Прелестно! С глубочайшим прискорбием вынужден признать, любезнейший Андрей Дмитриевич, вы действительно редкий болван!
Дверь внутри хлопнула, Кулема поняла это по вздувшимся в окне кисейным занавесям, и пока она гадала, кто именно вышел – тонкоголосый или любезнейший Андрей Дмитриевич, из комнаты, неловко взмахивая растрепанными бумажными крыльями, вылетела книга. Врезалась Кулеме прямо в горячий лоб, отскочила и, подпрыгнув, затихла в траве, слабо перебирая страницами. Дверь в доме хлопнула еще раз, даже не хлопнула – саданула, так что тоненько, на грани зубной боли, заныли и задрожали оконные стекла, но Кулеме было уже ни до чего: она быстро-быстро, на четвереньках, подобралась к книжке, по-зверушечьи ощупала – словно хотела попробовать на зуб, но не посмела, и поползла, поползла пальцами, выискивая самые крупные буквы.
Аз, рцы, иже…
А-риф-ме-ти-ка.
Со-ста-ви-ли-а-ма-ли-ни-н-иб-бу-ре-ни-н.
Она была хоть и шести лет всего, а грамотная, да. Тятя научил, пока они вместе по работам ходили, – и читать, это по вывескам, и счету – и в уме, и на пальцах. Пока от Чижовки до Московской или Дворянской части добредешь – Псалтырь на память затвердить можно, не то что буквы вытвердить. Буквы Кулема не очень, а вот цифры любила – понимала, что без счету никуда. Пропадешь.