«В деревне мне милей»
В Третьяковской галерее открывается выставка Василия Поленова, приуроченная к 175-летию со дня рождения художника
Если спросить мало-мальски образованного человека, что он помнит о Василии Поленове (1844–1927), тот, наверное, ответит, что это известный русский пейзажист, автор задушевного «Московского дворика», что под Тулой на Оке есть музей — имение Поленово. Более продвинутый ценитель, может быть, вспомнит картины на евангельские и исторические сюжеты — «Христос и грешница» в Русском музее, «Право господина» в Третьяковке. Мы спокойно дышим при упоминании имени Поленова, почти равнодушно причисляя его к деятелям культуры конца XIX века, когда Россия была богата талантами.
Вместе с тем, если разобраться, наши сердца должны переполнять восторг и гордость, потому что Василий Дмитриевич был человеком ренессансного масштаба, феноменально одаренным, трудолюбивым и скромным. Начать хотя бы с того, что нельзя поставить ему в прямую заслугу,— его происхождения. По отцовской линии — внук академика В.А. Поленова и сын известного библиографа, археолога, историка Д.В. Поленова, по материнской — правнук архитектора Николая Львова. Его рано осиротевшая бабушка воспитывалась в семье Гаврилы Державина. По праву рождения Василий Дмитриевич был беспримесным аристократом. Он так и выглядел: с портрета кисти Репина на нас смотрит ухоженный 33-летний господин, ни дать ни взять — испанский гранд, тем более что и портрет стилизован под Веласкеса.
Природа наградила его бесчисленными дарованиями. Он сочинял музыку, обладал вокальными данными, высшее образование получал одновременно в Петербургском университете, где выучился на юриста (хотя вначале поступил на физико-математический факультет), и в Академии художеств, которую окончил в один год с Репиным и вместе с ним был удостоен золотой медали и пенсионерской командировки за границу.
В 28 лет он уехал в Европу, жил в Риме и несколько лет в Париже. Его исторические полотна «Арест графини д’Этремон», «Право господина» совершенно в духе парижских салонов, в которых он принимал участие. И одновременно он был в курсе новейших пленэрных поисков «барбизонской школы», этих предшественников импрессионизма. Позднее, когда он начал преподавать в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, то, как вспоминал Константин Коровин, учеников потрясли голубые тени в его пейзажах: они тоже такие тени видели, но у них не хватало смелости так писать.