Наследие белой эмиграции: как русские в XX веке впечатляли иностранцев модой и кухней
Продлившаяся с 1917 по 1924 годы первая волна российской эмиграции способствовала тому, что за границей оказалось от полутора до трех млн офицеров, дворян, предпринимателей, представителей духовенства, богемы и интеллигенции. Многие открывали собственные предприятия, некоторые из которых продолжают работать до сих пор. Публицист Василий Легейдо рассказывает о наиболее примечательных историях успеха российских эмигрантов первой половины XX века.
«Нет почти никаких надежд на то, чтобы устроиться в Париже, — писала в 1920 году жена писателя Ивана Бунина Вера Муромцева. — За эту неделю я почти не видела Парижа, зато видела много русских. Только прислуга напоминает, что мы не в России».
«Никогда не попадем, здесь умрем, — высказался в разговоре с Буниным историк Михаил Ростовцев о перспективах на возвращение эмигрантов в Россию в начале 1920-х. — Это всегда так кажется людям, плохо помнящим историю. А ведь как часто приходилось читать, например: «Не прошло и 25 лет, как то-то или тот-то изменились»? Вот и у нас будет так же. Не пройдет и 25 лет, как падут большевики, а может быть, и 50. Но для нас с вами это вечность».
Ростовцев оказался прав в одном: вернуться в Россию — вернее, в новое государство, образовавшееся на месте рухнувшей империи — ни у него, ни у Буниных так и не получилось. Сам он умер в американском городе Нью-Хейвен в 1952 году, а писатель и его жена — в Париже в 1953-м и 1961-м соответственно. Для большинства из тех, кто покинул Россию, чтобы избежать красного террора, переезд означал полный разрыв с прошлым, даже если поначалу мало кто хотел себе в этом признаваться.
Адаптация к новой жизни проходила мучительно. Многие бежавшие за границу русские стремились не подстроиться под внешние обстоятельства, а воссоздать привычный мир. Кто-то под влиянием ностальгии впадал в апатию и уныние. Но так эмиграция влияла далеко не на всех. Некоторые, наоборот, активно погружались в социальную и экономическую жизнь, открывали предприятия, находили новые занятия и добивались успеха. Во многих сферах русские начинали играть едва ли не более значимую роль, чем местное население.
Например, в китайском Харбине российские владельцы к началу 1925 года открыли пять коммерческих банков, четыре тепловых электростанции, восемь паровых мельниц, 66 фабрик, более 260 мастерских, более 150 предприятий общественного питания, три театра, восемь кинотеатров, 25 типографий и издательств, 32 гостиницы, 66 аптек, 34 книжных и канцелярских магазина. Всего в городе насчитывалось более 1200 предприятий и учреждений разной направленности, принадлежавших выходцам из России. Открывались частные учебные заведения, пароходства, деревоперерабатывающие заводы. По капиталовложениям в экономику Маньчжурии эмигранты из России уступали только японцам.
Тысячи российских предпринимателей, спасаясь от большевиков, уезжали в балканские страны и Германию. Период с 1921 по 1923 годы прозвали «расцветом Русского Берлина». Как и в Китае, эмигранты открывали в столице Веймарской республики книжные магазины, кафе и рестораны с нарочито русским колоритом — то есть с народной музыкой, плясками и казаками — кондитерские, кабаре, столовые, чайные, табачную фабрику, магазин мехов, ювелирные магазины, ломбарды и театры. В гастрономе «АГА» покупателям предлагали икру, окорока, кильку, скумбрию, угря, шпроты, семгу, куличи, пасхи и традиционные русские сладости с доставкой на дом.
«Русские экспортируют и импортируют товары, оказывая при этом германской торговле несомненную услугу, — писали в русскоязычной газете «Последние новости», которая публиковалась в Париже с 1920 по 1940 годы. — Завязывают экономические связи с окраинными государствами. Некоторые элементы эмиграции ассимилируются с германской промышленностью, создавая новые дела или входя в старые и развивая их. Огромное количество русских служит в создаваемых российскими беженцами издательствах, печатных конторах, магазинах, ресторанах».
Судьба предприятий, открытых за рубежом эмигрантами из России, складывалась по-разному. Среди них встречались такие, которые просуществовали много лет и стали неотъемлемыми элементами городов, где обосновались их создатели. Другие добивались ошеломительного успеха, но спустя несколько лет прекращали существование под гнетом экономических обязательств.
Ресторан «Доминик». Париж
Одним из родоначальников русской гастрономической традиции в Париже стал искусствовед, театральный критик и меценат Лев Адольфович Аронсон, который в 1920-х перебрался во французскую столицу, сменил имя на Доминик и открыл кафе-ресторан с таким же названием в пользовавшемся популярностью у богемы квартале Монпарнас. По мнению автора книги «Литературная жизнь русского Парижа за полвека» Юрия Терапиано, эмигрантов влекла в «Доминик» ностальгия по другому «Доминику» — знаменитому петербургскому заведению на Невском проспекте.
Посиделки у Аронсона стали одним из любимых способов времяпрепровождения представителей интеллектуальной элиты. В «Доминик» регулярно заходили писательница и поэтесса Надежда Тэффи, поэт и литературный критик Георгий Адамович, прозаик, публицист и многократный номинант на Нобелевскую премию по литературе Марк Алданов. Заглядывал туда и Иван Бунин. Его, как и других постоянных посетителей, прозвали «доминиканцем». В «Доминике» часто проходили творческие вечера, встречи и выставки.